. Меценат.
За стеклянной витриной кафе в тихом пруду игриво плескались пестрые уточки. Зеркальная гладь рукотворного озера отражала могучие стволы и кроны пихт и кедров, горделиво возвышающихся на его пологих берегах. И только печальная плакучая ива склонила свои гибкие ветви над поверхностью пруда, разглядывая жалкие остатки своего когда-то богатого и пышного наряда. Утренняя буря сорвала с нее золотистое осеннее одеяние и она, словно нимфа, стыдливо пыталась прикрыть руками-ветвями свою грациозную наготу. С обрывистых берегов небольшого островка посредине озера с тихим журчанием жидким кристаллом падали воды искусственного водопада. Воздушно-ажурный пешеходный мостик соединял этот крохотный клочок суши с берегом, позволяя немногочисленным зевакам любоваться живописным видом со смотровой площадки островка.
В кафе было тихо и уютно. Перед Степаном на столе стояла разнокалиберная батарея пивных бутылок с ярким разноцветьем всевозможных наклеек. Здесь было и светлое пиво, и темное, и бархатное, и крепкое, и безалкогольное. Часть бутылок Степан принес с собой, часть же заказал уже здесь в кафе. Прищурив глазки, он с пристальным вниманием исследовал надписи на этикетке одной из бутылок, затем глубокомысленно промычал: «У-у-у-гу!» и, пристроив пробку между своими мощными челюстями, резко повернул бутылку вверх. Раздался металлический щелчок, и горлышко бутылки появилось изо рта Степана уже откупоренным. Гигант сделал несколько жевательных движений и выплюнул пробку на средину стола.
- Main Gott! – в ужасе воскликнула почтенная пожилая дама, видимо немецкая туристка, сидевшая за соседним столиком. Она судорожно прижала к себе маленькую пушистую собачонку, будто опасаясь, что та может ненароком попасть между челюстями этого грубого и неотёсанного дикаря. Мне самому стало не по себе, словно я засунул в рот зеленоватый лимон и откусил его добрую половину. Скулы свело нестерпимой болезненной судорогой.
- Ты что делаешь? Ты же повредишь эмаль. Считай, что кариес теперь обеспечен! - наконец, выдавил я из себя.
Степан недоуменно поднял со стола пробку, внимательно осмотрел её со всех сторон, а потом удивленно протянул мне металлический колпачок:
- Да чего ты зря волнуешься! Погляди! Не одной царапины нет! А ты что, их коллекционируешь?
- Нет. Я коллекционирую здоровые зубы, - раздраженно буркнул я. Похоже, Степан и слыхом не слыхивал, что такое кариес и с чем его едят.
Исполин добродушно улыбнулся, показав два ряда безупречно ровных белоснежных зубов, а затем, неспеша, поднес покрытую испариной бутылку ко рту. Его кадык три раза дернулся, и пустая бутылка брякнула донышком о столешницу. Степан размашисто вытер рукавом губы и довольно крякнул на весь зал.
Дама с собачкой пересела на дальний край своего стола и стала поспешно доедать пироженное, запивая его большими глотками кофе с молоком.
- Ты так и работаешь у сеньора Педру? - поинтересовался я у гиганта.
- Педру? - удивился Степан. - Ах, нет! К несчастью, нет. Педру у нас был всего лишь мелкой сошкой, мальчиком на побегушках. А настоящим гранд-патроном является дон Фернанду. Вот это личность! Стройный, подтянутый, весь полон благородства и достоинства. Ну, настоящий тебе идальго!
Я чуть насмерть не поперхнулся моим кофе, услышав такое заковыристое испанское слово из уст Степана, который и о существовании самой Испании узнал только проезжая через неё в Португалию. Я зашелся неудержимым душераздирающим кашлем. Воздуха не хватало, сознание помутилось, на выпученных глазах выступили обильные слезы.
- Что? Не в то горло пошло? - сочувственно поинтересовался Степан. - Ничего! Сейчас помогу!
И крепыш несколько раз хлопнул меня по спине своей могучей дланью. Если бы он ударил чуть-чуть посильнее, то, наверное, и лёгкие, и бронхи беспрепятственно вылетели бы через мой открытый рот наружу. А вместе с ними и переломанные ребра грудной клетки в придачу.
- Ну, что? Прошло? - ласково спросил Степан, склоняясь надо мной.
- Я думал, жизнь моя прошла окончательно и бесповоротно, - сдавленно прохрипел я, утирая салфеткой слёзы.
- Ну, для того и существуют друзья, чтобы помочь в трудную минуту, - добродушно промолвил услужливый медведь и опрокинул внутрь себя содержимое очередной бутылки пива. Лицо его вдруг окаменело, глаза выпучились, и он громко срыгнул.
В кафе наступила мёртвая тишина. Я осторожно осмотрелся вокруг. Немецкая туристка застыла с куском пироженного во рту, так и не решившись его проглотить. Посетители смотрели на нас без особого восторга и энтузиазма. Лишь пожилой сухопарый англичанин с понимающей улыбкой пояснил своей не менее тощей и чопорной супруге:
- Child of nature! (Дитя природы)
А Степан сладко потянулся и невозмутимо полюбопытствовал:
- О чём это я гутарил?
- Об идальго, - услужливо напомнил я.
- О чём, о чём?! - несказанно удивился Степан. - Ах, да! Дон Фернанду владеет огромной усадьбой на берегу реки Дору. Её окружают хорошо возделанные виноградники и сады. Но основной доход патрону приносит его дорожно-строительная фирма. В преддверии Чемпионата Европы по футболу фирма получила многочисленные и щедрые государственные заказы. Но португальские рабочие не желали работать более 8 часов в день. Услышав об украинцах, готовых работать хоть по 24 часа в сутки, патрон нанял нашего брата в количестве около 50 человек. Часть ребят жила в вагончиках по месту работы, а нашу бригаду шеф поселил во флигеле возле своего особняка. Патрон всех нас легализировал! Жили мы в чистоте и достатке. Платил нам Дон Фернанду по-честному, как своим. Завтракали и ужинали мы в столовой флигеля, причем готовила нам наша повариха, Мария из Бердичева. Обедали же мы обычно в ближайшем к месту работы кафе или ресторане. И все за счет патрона! А по праздникам и выходным нам приносили бочонок вина из погребов шефа. Хотя и без того к завтраку, обеду и ужину подавали по бутылке «сухаря» на брата. Конечно, нам этот бочонок на один зуб. На такую-то ораву! Приходилось посылать ещё и гонца в ближайшую деревню. Еще в первый месяц работы мы как-то набрались, и давай петь во всю глотку:
- Цвiте терен, цвiте терен...
Да так задушевно! Патрон тихонечко подошел, долго и задумчиво слушал. Ничего не сказал. А через месяц нам привезли украинские музыкальные инструменты. Оказалось, что в украинских бригадах многие ребята умели на них играть. А горничная шефа Оксана и ее муж, садовник Виталий, окончили в Херсоне культпросветучилище. Они организовали нечто вроде маленького ансамбля народной песни. И, когда к Дону Фернанду приезжали высокие гости, устраивали концерты на летней сцене в парке усадьбы. Мы играли и пели, а Оксана с Виталием танцевали гопак. Лично я стучал в бубен.
Степан одним махом опорожнил очередную бутылку пива, снова довольно крякнул и спросил:
- О чём это я?
- О музыке, - напомнил я.
- Ах, да! - встрепенулся Степан. - Купил на днях CD-диск Карлоса Сантаны «Шаман». Потрясающий концерт! Особенно композиция «Новус», где поет Пласидо Доминго.
На мою беду, я как раз снова поднес чашку ко рту и во второй раз поперхнулся моим кофе. Кашель согнул меня пополам, слезы обильными ручьями потекли из раскрасневшихся глаз. Я ведь думал, что Степан знает лишь о Софии Ротару, да и то понаслышке, а тут такая осведомленность о новостях шоу-бизнеса!
Степан снова поднял свою могучую лапищу, намереваясь облегчить мои страдания.
- Не надо! - в ужасе прохрипел я. - Как-нибудь и сам выкарабкаюсь. Ты рассказывал о вашем отзывчивом гранд-патроне. Ну, о том, что он относился к вам …
- Да что ты! – перебил меня мой собеседник. – Он никогда к нам не относился! Дон Фернанду – солидный предприниматель, хозяин фирмы, а мы – всего лишь простые работяги!
- Я имел в виду хорошее отношение вашего патрона к иммигрантам с Востока, - уточнил я мое высказывание.
- Но относился он далеко не ко всем одинаково, - скорчил кислую мину исполин. - Вот Серёгу-роялиста из моей бригады Дон Фернанду постоянно допускал в свой дом.
- И приверженцем какого короля был ваш Серёга? - искренне удивился я.
- Да причём тут король?! - посмотрел на меня как на идиота Степан. - Серёга был профессиональным консерватором-роялистом.
Наверно, вид у меня действительно стал идиотским.
- Сергей, как и я, стучал! Но не в бубен, а по клавишам рояля! Допёр?! - растолковал мне гигант. - Он закончил в Киеве консерваторию, но долго не мог найти дома работу, и нужда заставила его податься на заработки. Не знаю, как шеф узнал о его способностях. Но он разрешал Серёге регулярно тренироваться на белом рояле в гостиной своего особняка. И, в конце концов, запретил роялисту работать на дороге, сказав, что тот не имеет право гробить такие изящные музыкальные пальчики. По протекции патрона Серёга вскоре очень даже хорошо устроился и играет теперь в каком-то оркестре во Франции.
- Я вижу, вы жили у Дона Фернанду, как у Христа за пазухой! - позавидовал я удачливому тернопольцу.
- Ну, да! - кивая, продолжил Степан. - Все было бы хорошо, да вот только сеньор Педру уж очень нас недолюбливал. Чуть что - сразу бежал с доносом к гранд-патрону. Португальцы обычно вместо «доносить» говорят «критиковать». Особенно этот критик-аналитик меня не переваривал. Я был для Педру как Бельмондо в глазу.
- Ты хотел сказать: как бельмо в глазу, - осторожно поправил я гиганта.
- Еще хуже! - отчаянно махнул рукой Степан. – Если быть точнее как сучек в глазу души его!
Я воздал хвалу Богу, что не пил кофе в этот момент, а то, несомненно, поперхнулся бы снова. Слова исполина поразительно напоминали цитату из «Гамлета».
А Степан, не торопясь, продолжал свою повесть:
- Однажды Иван из Стрыя, мой сосед по комнате, «надравшись» до поросячьего визга, намалевал куском угля на стене над моей кроватью голую бабу. Или, как говорят в артистических кругах, обнаженную с маху. (Прим. Именно так было сказано) Ну, чего удивляться? Мужик больше года дома не был. Истосковался по женской ласке. А Педру увидел этот натюрморт с арбузами и окороками, и бегом с доносом... то есть с критикой к Дону Фернанду. Мол, имущество патрона испортили! Тот пришел, долго-долго глазел на мазанину Ивана. То подойдет, то отойдет, то голову задумчиво наклонит, потирая подбородок. А затем спросил меня:
- Твоя работа?
Но я ведь не штатный критик! Молчу, крепко стиснув зубы, как партизан в гестапо. А Иван - честный парень! Как выскочит вперед, как заорет, рванув ворот на рубахе:
- Режьте меня на куски, стреляйте в меня из «Базуки»! Я это сделал, моя это работа! (Прим. «Базука» — здесь - модель гранатомета США. Базука - музыкальный греческий инструмент.)
Патрон ничего не сказал, развернулся и ушел. А на следующий день Ивану привезли мольберт, кисти, карандаши, краски, бумагу. И представь себе! Иван, вместо того, что б дудлить вино, все свободное время рисовал всякие картины. А портрет патрона его работы висел в кабинете Дона Фернанду на самом видном месте.
- Да ваш Дон Фернанду – меценат! - пораженно воскликнул я.
- Нет-нет! - вполне серьезно возразил Степан. - Его фамилия - Магельяеш.
- Вот те на! Не тот ли это Фернандо Магеллан, который плавал вокруг земного шара? - плоско пошутил я. (Прим. Фернау Магельяеш - португальское произношение фамилии мореплавателя)
- Не думаю, - отрицательно покачал головою Степан. - В бассейне своей усадьбы он иногда плавал в жаркую погоду. А вот плавал ли он где «на шару»...? Не думаю. Ведь не малое же он дитя.
Очередная порция пива с бульканьем исчезла в бездонной утробе великана.
- О чём это я? - рассеянно спросил он.
- О дите малом, - напомнил я.
- Ну, не совсем уж и малое! Есть у Дона Фернанду сынишка! Настоящий лодырь, разгильдяй и тунеядец! Вечный студент. За папины денежки окончил университет в Куимбре. Так ему мало! Поехал в Сорбонну учиться и там несколько лет штаны протирал. А теперь в Оксфорде дурака валяет. Бывало, приедет к папаше на каникулы, и нет, чтобы родителю по хозяйству помочь, а сразу - шусь! - в библиотеку отца! И днями оттуда не вылазит. Кстати, библиотека у Дона Фернанду - огромнейшая! Там даже есть полное собрание сочинений Ленина, правда, на французском языке. Эх! Если б у нас в Украине да сдать эту библиотеку на макулатуру, то можно было бы безбедно прожить всю оставшуюся жизнь. А на следующие каникулы сынок патрона собирается ехать в экспедицию в джунгли Амазонки, чтобы там найти какое-то затерянное, забытое Богом племя индейцев. Миклухо-Маклай недоделанный! Как бы он сам лично не оказался гуманитарной помощью голодающим каннибалам Приамазонья!
Степан залпом опустошил очередную бутылку пива, поднял свои голубые, подернутые поволокой глаза к потолку и растерянно спросил:
- О чём это я?
- Об Амазонке, - подсказал я.
- Ну, да! - оживился Степан. - Дочь Дона Фернанду - настоящая амазонка! С утра на пегой кобыле галопом вылетала из конюшни и за полчаса объезжала обширные папашины владения. Иногда в трусах и в майке бегала кроссы по пересеченной местности, а то в бассейне по часу плавала туда-сюда, будто собиралась переплыть Ла-Манш или Гибралтар. А то в тире часами стреляла из лука, а Оксана только и успевала ей вешать новые мишени. И была же охота ей заниматься этим!
Степан откупорил зубами следующую бутылку, внимательно изучил надпись на ее этикетке, брезгливо поморщился, но пиво всё-таки выпил.
- И что я только что сказал? - заплетающимся языком спросил он.
- И была охота... - начал, было, я.
- Ах, да! – вновь перебил меня рассказчик. - Об охоте! Любил Дон Фернанду ходить на охоту. Но, как дедушка Ленин, ружья с плеча никогда не снимал. Ходил по горам, долинам, любовался зайчиками, лисичками, птичками разными. Так порожняком домой и возвращался, зато довольный и счастливый от живого общения с Матушкой Природой. Виталий говорил, что ни разу не счищал копоть из стволов его ружей. А в одной из комнат особняка патрона все стены были увешаны разнообразными охотничьими ружьями. А гордостью Фернанду была тульская двустволка, инкрустированная серебром. Он её очень любил.
И снова пенное пиво забулькало в глотке Степана. Гигант бережно поставил пустую бутылку на стол и тщательно вытер рукавом мокрые губы, а заодно и нос, которым он нервно шморгал.
Какой-то сердобольный француз, сидящий со своим многочисленным семейством за столиком справа от нас, галантно предложил Степану свой изящный кружевной носовой платок со словами:
- Сильвупле!
Степан, неожиданно для меня, изыскано поклонился французу и бегло произнес:
- Же ву сюй трэ реконэсан. Сэ бьен домаж, мэ же сюй зоближэ де рефюзэ. (Я вам очень благодарен. Очень жаль, но вынужден отказаться)
Он вытащил из кармана носовой платок размером с альпинистскую палатку и, набрав воздуха в свои могучие легкие, оглушительно высморкался. Казалось, легкий шквал пролетел над столиками кафе. С соседних столов послетали на пол салфетки, а за окном пестрые уточки испуганно сорвались с поверхности пруда и стремительно унеслись в небесную даль.
- Donner-Weter! - взревела разгневанная немецкая туристка, вскочила на ноги, подхватила свою до смерти перепуганную собачку и чеканным строевым шагом направилась к выходу. Столы вокруг нас как-то сразу опустели. Лишь невозмутимый англичанин хладнокровно заметил своей изящной супруге:
- Savage country (Дикая страна)
И залпом выпил стакан шотландского виски.
К столу робко подошел молоденький официант, опасливо поглядывая на не очень свежий платочек моего дородного компаньона. Он мило, застенчиво улыбнулся, положил перед гигантом стопку белоснежных бумажных салфеток и чрезвычайно быстро ретировался.
- Смотри! Как-то сразу посвежело, и воздух стал чище! - заметил гигант, с любопытством оглядываясь по сторонам. - Так на чём же я остановился? - поинтересовался он, вытирая свой раскрасневшийся нос.
- Он её очень любил, - повторил я его последние слова.
- Кого? – ошалело уставился на меня великан и, вдруг, затуманенный его взор прояснился. - Ах, да! Патрон просто обожал свою дочурку Беатрис. А она с первого дня втрескалась в меня по самые уши. Ну, сам понимаешь - парень я видный, привлекательный!
И Степан самодовольно пригладил свой короткий чубчик, и приосанился.
- Она ходила вокруг меня, томно вздыхала, строила глазки. Но не тут-то было! Я стойкий боец! Тем более, что меня дома ждёт моя ненаглядная Катюха.
- А как же Джулия? - лукаво ухмыльнулся я.
- Ну, то совсем другое дело! - смутился Степан и потупил свой взор. - То было какое-то затмение, помрачнение разума. Я был тогда под стрессом, в шоке от нежданно сложившихся обстоятельств. И давай больше не будем вспоминать об этом! - вдруг не на шутку рассердился исполин.
- Да ради Бога! Замётано! - примирительно улыбнулся я. - Так что же там было у тебя с Биатрис?
- Чего-чего? А ничего! - передразнил меня Степан. - Да и не нравилась она мне! На лицо она, конечно, была смазливая, синтетичная.
- Ты хотел сказать симпатичная, - ненавязчиво поправил я собеседника.
- Ну, да. Именно так я и хотел сказать. А вот фигура... - и на лице Степана появилось брезгливое выражение. - Кожа да кости! Беатрис возомнила себя великой балериной. В особняке была большая зеркальная комната, где она под музыку под руководством какой-то тощей ведьмы из Лиссабона дрыгала ножкой и вертелась волчком. Иногда у нее очень даже неплохо получалось, но до Анастасии Волочковой ей ещё расти и расти.
Я не поперхнулся кофе в третий раз лишь потому, что давно перестал подносить чашку к своим губам, опасаясь, что Степан в очередной раз поразит меня «бриллиантом» своего познания. Я еще не встречал в Португалии человека, который знал бы имя примы Большого театра. (Прим. В 2001-ом году Волочкова еще работала в Большом театре.) Так можно было и заполучить расстройство психики, причем в самой тяжелой форме. В Степане удивительным образом сочеталось невежество с «искрами» знания в самых неожиданных сферах.
- Беатрис худела, чахла и увядала от неразделенной любви, - продолжал, почесывая затылок, Степан. - А потом уехала лечить свою затянувшуюся депрессию в Швейцарию. Там она лазила по скалам, нюхала эдельвейсы, лечила нервы, созерцая прекрасные альпийские горные ландшафты. И, в конце концов, сорвалась с обрыва и сломала ногу. Но клянусь, это уже не по моей вине. Это уже была её сугубо личная вина-а-а… а… а… Апчхи!!!
Исполин чихнул так мощно, что стоящие перед ним пустые бутылки из-под пива с перезвоном опрокинулись и гулко покатились к самому краю столешницы. Я молниеносно широко раскинул руки, не давая стеклотаре скатиться и упасть на жесткий плиточный пол. Зато салфетки, лежащие стопкой перед Степаном, резко взметнулись вверх и закружили над нашими головами дерзновенными революционными листовками.
- Тебе не кажется, что в здешнем кафе чересчур резкие и пронизывающие сквозняки? – посетовал богатырь и приподнял руку, что бы вытереть рукавом предательски выступившие из ноздрей мокроты.
Но заметив мой осуждающий взгляд, Степан немного замялся, затем выловил трепыхающуюся в воздухе у виска салфетку и движениями врожденного аристократа привел в порядок свой чрезмерно промокший носик.
Посетители кафе начали наперебой подзывать напуганного официанта, что бы расплатиться и побыстрей покинуть это излишне ветреное и крайне вредное для здоровья помещение.
Гигант невинно улыбнулся и потянулся за очередной бутылкой пива. Ещё одна пробка брякнула на уже солидную кучку своих подружек, и свежее пиво перекочевало из темной бутылки в желудок моего собеседника.
- О чем это я? - озабоченно спросил меня Степан, поднимая свои лазурные, затуманенные алкоголем глаза.
- О вине Беатрис, - кратко напомнил я.
- Нет-нет! Вообще-то, вино было не Беатрис, а её папаши! Из-за вина я, собственно говоря, и погорел, - печально пробормотал Степан. - Недалеко от нашего флигеля располагался огромный винный погреб в высоченными дубовыми бочками. Там Дон Фернанду хранил вина из урожая собственных виноградников. Конечно, нам перепадало из этих запасов на завтрак и ужин, а по выходным и праздничным дням и на обед. Но на нашу орду - это капля на рыло! Висел на дверях погреба такой вот простенький замочек «сим-сим откройся». И ребенок согнутым гвоздем откроет. Ну и стал я туда потихоньку наведываться. Из самих бочек как-то стрёмно брать было. Там везде стеклянные трубочки с заметками уровня. А в глубине погреба стоял старый деревянный стеллаж, такой пыльный и ветхий на вид. Там все бутылки лежали в ячейках, причем наклоненные пробками вниз. Посмотрел я на эти грязные бутылки; наклейки какие-то выцветшие, буквы корявые, кое-где нарисованы дамы и кавалеры в допотопных нарядах. И все покрыто толстым-толстым слоем пыли. Ну, думаю, валяется тут всякий хлам, до которого у патрона руки не доходят, чтоб в мусор выбросить. Когда я работал в Тернополе на товарной станции, старые грузчики-алкаши научили меня сливать содержимое бутылок, не нарушая вида целостности пробки. Ну, чтоб было совершенно незаметно. Для этого нужны не очень-то и хитрые приспособления. И стал я тайком сливать вино из тех бутылок, а чтоб в глаза не бросалось, наполнял их дождевой водой из бочки, что стояла возле погреба. А потом еще и притрушивал бутылки серой мукой, что позаимствовал на кухне. И сам бы Шерлок Холмс со своим доктором-прилипалой не заметили бы подвоха!
Несколько месяцев я тайно наведывался в винохранилище, сливал vinho (Прим. вино. порт.) в пятилитровую канистру и радовал сотоварищей нежданным угощением. И все было бы хорошо, если б к Дону Фернанду как-то в воскресенье не припёрся его старинный друг из Франции. Такой себе старенький профессор в очочках, с усиками и бороденкой клинышком. Ну, вылитый тебе Троцкий! Патрон с ним так долго обнимался и целовался, будто бы они с пеленок не виделись! А потом Фернанду самолично вприпрыжку помчался в погреб. Смотрю, тащит одну из тех заброшенных бутылок. Стер муку с наклейки, пальцем в неё восторженно тычет и так радостно что-то рассказывает старому оппортунисту. Зашли они в главное здание усадьбы. С полчаса было тихо. А потом я услышал нечеловеческий рёв, от которого кровь в жилах стыла. Будто мумия Имен-Хотепа воскресла и восстала!
- Степан!!! - в дикой, звериной ярости орал Фернанду. И как он только догадался, что это моя работа? Не иначе кто-то из критиков «заложил». Выскакивает из двери с тульской двухдулкой в руках и, как резаный поросенок, визжит:
- Убью!!!
Да так истошно, что я и поверил! Наверно, вода, которую я заливал из бочки в бутылки, оказалась насквозь протухшей. Лицо перекошенное, глаза налитые кровью, из оскаленной пасти клыки торчат и слюна капает! Ну, точь-в-точь кровожадный властелин вампиров граф Драчила!
- Дракула! - запротестовал я.
- Нет-нет! Ещё страшнее! - отмахнулся от меня Степан. - Ну, я и дал дёру! Мне ведь ещё никогда не приходилось видеть его таким разъяренным. А этот альтурист хренов как шарахнет из обоих стволов мне в след!
- Альтруист, - несмело поправил я рассказчика.
- Ну и вот, результат на лице, - горько вздохнул Степан, не обращая внимания на мою реплику.
Я с тревогой осмотрел лицо своего собеседника. На нем, на первый взгляд, как будто все было в порядке. По крайней мере, в лучшую сторону уже ничего нельзя было исправить.
- Ты хотел сказать: результат на лицо? - нервно переспросил я страдальца.
- Ну, не совсем, чтоб на лице. Я бы даже сказал, совсем не на лице, - болезненно поморщился Степан. - А вот две дробинки до сих пор в левой ягодице сидят. Теперь я приближение непогоды за 24 часа чувствую. Хорошо хоть не картечью стрелял!
- И чем же все это закончилось? - с нетерпением полюбопытствовал я.
- Да чем-чем... - Степан огорченно откинулся на спинку стула. - Ночью ребята вынесли мои вещи, и подался я искать счастье в другие края. Оказывается, я уничтожил коллекцию элитных вин, которую Фернанду всю жизнь собирал, а до него еще его дед и отец. Там были вина чуть ли не 300-летней давности! Но откуда же мне было знать?
- Но хоть какое это элитное вино на вкус? - не унимался я.
- Да так себе. Кисляк кисляком! - пренебрежительно махнул рукой гигант. - Хотя иногда попадался «крепляк» не хуже херсонского «Рубина» или «Беломицина». (Прим. «Беломицин» - народное название крепленого вина «Біле міцне») С тех пор я вина больше не пью. У меня на него появилась стойкая алегрия. (Alegria - радость, веселье. порт.)
- Аллергия, - быстро поправил я Степана.
- Теперь пью только пиво, - не замечая поправки народного депутата, продолжал рассказчик. - Сейчас я работаю в другой дорожно-строительной фирме. Платят не так хорошо, как у Фернанду. А всех украинцев Магельяеш по истечению срока контрактов поувольнял. Остыл он к нашему брату. Правда, рассчитал всех по-честному, до эскудо! Только Оксана и Виталий остались работать у него в доме. А гранд-патрон набрал в свою фирму бразильцев. Они хорошо пели, танцевали ламбаду и самбу для гостей на летней сцене в его саду. Но работали не очень-то и усердно. А как только шеф их легализовал, они как тараканы разбежались по крупным городам. Работают теперь в разных барах, кафе и ресторанах официантами, барменами, музыкантами и танцорами.
Потом Фернанду набрал африканцев не то из Анголы, не то с Кабу-Верды. Теперь они танцуют для гостей патрона в боевой раскраске и с копьями наперевес вокруг огромного костра. И дико завывают. Я иногда звоню Виталику, чтобы узнать свежие новости.
Степан не очень уверенным движением откупорил последнюю бутылку и, в этот раз, не спеша, смакуя, «выцедил» ее содержимое.
Внезапно тишину зала кафе разорвал резкий оглушительный звук. Нечто подобное я слышал только один раз в жизни. Двадцать лет назад мы с кумом на маленькой яхте в Черном море попали в жестокий шторм. Неожиданно налетевший шквал со звуком пушечного выстрела разорвал в клочья наш грот парус.
Воздух наполнился удушающим газом с едким запахом, который разъедал глаза и серьёзно затруднял дыхание.
Степан густо покраснел, повернулся к окаменевшему англичанину, у которого глаза стали больше, чем его очки, и виновато по-русски произнес:
- Простите, сэр! Нервы совсем ни к черту стали!
- Понэмай! - вдруг по-русски ответил джентльмен, бросил на свой стол крупную банкноту, подхватил под руку свою теряющую сознание супругу и, на негнущихся ногах, быстро поволок ее к выходу.
Оставшихся посетителей словно ветром сдуло, и кафе в мгновение ока совершенно опустело. Лишь обслуживающий персонал испуганно выглядывал из-за стойки раздаточной. Через открытую дверь кухни я увидел, что повару стало плохо, и официант отчаянно пытался привести его в чувство. Ошалевший поваренок суетливо бегал по кухне, распрыскивая во все стороны аэрозоль дезодоранта.
- Ну, Степан! Ты сегодня нанёс непоправимый, катастрофический ущерб португальской туристической индустрии! - подметил я, когда запах «иприта» немного рассеялся.
- Это всё пиво! - уныло пробубнил Степан. - Меня после него всегда пучит.
- А ты не пробовал пить пива чуток поменьше? - укоризненно спросил я.
- Пробовал! - горестно вздохнул гигант. - Всё равно пучит!
- Идём отсюда! - скомандовал я и потащил Степана за руку к выходу. – Сматываемся, покуда нас не обвинили в заговоре и злонамеренном умысле! Вспомни теракты в Токийском метро!
Мы вышли из кафе и побрели к обрывистому берегу реки Дору. На западе сквозь серую дымку с трудом пробивалось неяркое зимнее солнце. Внизу над водою клубился густой призрачный туман. В ветвях кедров и елей раздавались звонкие голоса певчих птиц, будто бы не сумрачный декабрь подходил к концу, а жизнеутверждающий май радостно и настойчиво стучался в двери.
По крутому склону берега, мелодично журча, сбегал с уступа на уступ хрустальный ручеек.
                      - Щебечут птицы, плачет соловей,
                      Но ближний дол закрыт ещё туманом.
                      А по горе, стремясь к лесным полянам,
                      Кристаллом жидким прыгает ручей.
- Как красиво сказано! - восторженно прошептал взволнованный Степан. – Кто это написал?
- Петрарка, - коротко бросил я, осознав, что только что произнес эти стихи вслух.
- Петрарко, Петрарко... - задумчиво повторил Степан. - Я как-то встречал в Фамаликау Ивана Петрарко из Борислава. Но не думаю, чтоб он смог такое сочинить. С ним, кроме как о бабах и о выпивке, не о чем было и поговорить.
Мы неспешно брели по пустынным аллеям под сенью гигантских деревьев, вдыхая полной грудью живительно-чистый лесной воздух. И, казалось, сама Природа-Мать вливала в нас неодолимую силу и надежду на то, что счастье всё-таки озарит своей доброй и щедрой улыбкой нашу серую иммигрантскую жизнь.