Дом. Рассказ.

Рассказ опубликован в 56-ом июльском номере журнала "Современная литература мира" (ех-РуЛит).

Аннотация:

Каждый день наполнен лицемерием. Ты играешь роль человека, которым даже не можешь быть. Насилие становится обыденностью. Отнятие человеческой жизни не вызывает ровным счётом никаких эмоций. И лишь одно может вызвать в тебе настоящий ужас… Дом. Дом, в котором было проведено твоё детство. Дом, с которого начался твой бессмысленный кровавый поход. Дом, переполненный отголосками прошлого.

«Никто не богат настолько, чтобы выкупить собственное прошлое».
(с) Оскар Уайльд.

Посвящается Виталию Шапошникову.

Намасте, друг! Хочется верить, что ты до конца дней своих останешься таким же неугомонным психом, докапывающимся до всех вокруг. Надеюсь, ты так и будешь пороть чепуху и беспричинно веселиться, заражая смехом любого. Не смей становиться серьёзным и взрослым! Хм… когда поставишь бэкфлип, дружище?
Н.А. Орёл. 7.06.2012.

***
Он позвонил мне и сказал, что в последнее время около моего дома постоянно ошивается какой-то мужчина. Я был удивлён по двум причинам. Во-первых – все сторонились этого дома, потому что в истории моей семьи и, соответственно, этого дома было слишком много крови и смерти. Во-вторых – мы никогда не общались с Андрюхой, он считал, что я чокнутый и проклятый, а я просто знал, что мозгов его хватит лишь на банальные человеческие потребности.

Странно, но неожиданный звонок Андрея меня очень обеспокоил. Знаете, профессия наёмного убийцы развивает в человеке паранойю, и я не был исключением. Этот незнакомец мог быть кем угодно: журналистом, психопатом, дачником, любознательным садовником, механиком или полицейским, ФСБэшником. Я всегда работал чисто, но мало ли, что эти ищейки могли вынюхать.

Мне нужно было отложить все свои дела, съездить домой и узнать, что это за человек. Если в полиции действительно что-то узнали о моей работе, то нужно сразу же исчезнуть, не оставив после себя никаких следов. Мне придётся уничтожить свою личность, уничтожить память об этой личности и переродится в другом месте, под другим именем, с другой судьбой, получив новое прошлое. А это всё очень проблематично. Цена на новое прошлое чрезвычайно высока. А новая жизнь ещё дороже. Провернуть такую авантюру тяжело даже для одиночки, а у меня была семья. Что бы я им сказал?

«Извините, но холодильник забит едой, купленной на деньги, которые я получил за убийства людей. Меня засекли. Нужно сваливать. Что?.. Да, дорогая, коврик в туалет тоже куплен на эти деньги».

Я должен был поговорить с этим мужчиной. Наедине. Без свидетелей. Наверное, он будет врать, но когда смотришь человеку в глаза, он пытается врать как можно незаметней – именно это и выдаёт его ложь. А если он будет врать, мне придётся убить его… Но это не самое страшное. Убивать людей я привык. Это не так уж и тяжело, если подумать. Люди – те же комары. Их убиваешь потому, что они мешают.

Самое страшное, что если кто-то знает, куда отправился незнакомый мужчина, этот кто-то заподозрит неладное, когда незнакомый мужчина внезапно пропадёт. К интересу к наёмным убийцам как нельзя лучше подходит эпитет «смертельный». В полиции об этом знают, я уверен.

Андрею я сказал, чтобы он не вмешивался в это дело, потому что я сам приеду и во всём разберусь. Его это вполне устраивало, как и меня. В конце концов, если незнакомец мент и Андрей вмешается в это дело, мне придётся убить и его. Не хочется убивать пусть и недружелюбного соседа всего лишь за его несвоевременное любопытство.

Закончив разговор по телефону, я сразу же закинул в свой чёрный внедорожник «шевроле Tahoe» «глок», две обоймы для него, пачку резиновых перчаток и несколько чёрных мусорных мешков. Этого должно было хватить на тот случай, если диалог с незнакомцем зайдёт не в то русло. А что-то мне подсказывало, что обсуждать мы с ним будем не аномальную жару и не российскую политику. С одной стороны – это хорошо, потому что подобные разговоры вызывали во мне желание убить гораздо сильнее денег. Мотивация в моём деле порой имеет огромное значение, знаете ли.

Откладывать поездку я не собирался. Закинул в себя несколько блинов, запил их чаем с лимоном, надел чёрные джинсы, чёрную футболку, кеды, запрыгнул в машину и поехал домой, в проклятую деревню, где прошло моё весёленькое детство. Что ж, наверное, стоит рассказать, как я стал наёмным убийцей и… как я стал таким, какой есть. Наверное, это банальная история, но, как говорил, какой-то писатель: «Банальность – это проверенная временем мудрость». Или что-то в этом духе.

***
Я хотел бы рассказать привычную для большинства людей историю про счастливое детство, наполненное звонким смехом, бездонным океаном ярких впечатлений, желаний и родительской заботой, но не смогу, потому что ничего такого не было. Моё детство превратило меня в кровожадное чудовище в человеческом обличье, научило прятаться от людей у них же на виду, научило убивать так, словно это так же просто, как покупка презервативов. В первый раз страшно, неловко, а потом привыкаешь. Потом это становится обычным делом.

Родился и провёл детство я в небольшой деревне близ города Орла. Деревня состояла из нескольких домов с захудалыми огородами, ларька, типичных старушек-сплетниц, дедов-алкоголиков, пары-тройки детей с их родителями, невежества, сплетен и угнетающего однообразия.

В моей жизни однообразие закончилось быстро, и я не могу сказать, что был рад этому. Чаще всего я сидел в своей комнате и мечтал, чтобы у меня жизнь была такая же, как у соседского мальчишки Андрея… Простое, скучное и лёгкое детство, лишённое крови, убийств, смерти и страха. У Андрея было обычное детство обычного деревенского мальчугана, а из меня с самых ранних лет делали убийцу. Нормальные родители хотят, чтобы их дети стали примерными обеспеченными семьянинами, а не наёмными убийцами, которые иногда уточняют в словаре значение слова «жалость»… и успешно это значение забывают.

Когда Андрей бегал по лесу с палкой в руке, воображая себя смелым воином, я мог перерезать горло какой-нибудь собаке или кошке под надзором отца. Если у меня не получалось, он всегда показывал, как это нужно делать, а потом находил другое животное и заставлял убивать его.

Убивать…

И он не любил повторяться.

Сначала он заставлял перерезать горло. Потом ему хотелось, чтобы я отрубил животному голову. А когда у него было хорошее настроение, он приказывал мне вспарывать беднягам брюхо и вытаскивать внутренности. Ещё он любил заставлять меня убивать свою жертву медленно: сначала отрубить одну лапку, потом вторую, затем третью, четвертую, покрыть тело порезами, несколько раз ударить по голове, выковырять глаз, а потом порубить… Да, папа любил это. Ему нравилось, и наблюдать, и самому казнить животное. Да, психом он был великолепным, профессиональным. Он, конечно, не давал мастер-классы и не расписывался на плакатах со своим изображением, но дело своё знал на все сто процентов.

Я миллион раз хотел обо всём рассказать матери, но каждый раз останавливался, понимая, что отцу ничего не стоит выпустить кишки и мне. Я боялся всего, хотел разделить с кем угодно свою ношу, но понимал, что никто меня за это по головке не погладит. Если я скажу, что убивал – меня будут сторониться, будут тихо ненавидеть и презирать. Даже если выясниться, что меня заставлял отец. Это ничего не изменит.

Отец оставался глухим к моим просьбам. Я умолял его, просил всё прекратить, спрашивал, для чего всё это нужно, но он молчал и улыбался. А когда ему надоедало моё нытье, он брал из сарая тесак, хватал меня за шкирку и отводил глубоко в лес, а потом приставлял тесак к горлу и с той же плотоядной улыбкой говорил, что убьёт меня, если я продолжу ныть и не займусь делом.

Хм… Делом…

Он имел в виду убийство. Для него это было самым важным делом в жизни. Он даже есть любил меньше, чем убивать.

Прикончив завтрак, папа прогуливался по деревне, ловил кошку или щенка, уходил в лес и занимался «делами». После обеда убивать ему не нравилось. После обеда ему нравилось смотреть, как убивают. Всё верно! Мы вместе прогуливались по деревне, папа ловил животное, мы уходили в лес и уже я занимался «делами», а он наблюдал и блаженно улыбался. Что он делал после ужина, я никогда не знал, но… Чёрт! Что ещё мог делать этот психопат?!
В итоге весь этот кошмар превратился в повседневный ритуал. Что-то вроде чистки зубов или мытья рук перед едой. После первого убийства я несколько недель не мог в себя прийти. После второго меня настиг ужас и полное осознание того, чем я занимаюсь. После третьего пришёл страх, а вместе с ним и ухмыляющееся одиночество. После четвёртого дали о себе знать отвращение и возмущение… Но я не могу вспомнить, когда отец полностью убил во мне человека, когда выпотрошить кишки собаке или задушить кошку стало так же просто, как пожелать матери спокойной ночи.

А мне ведь максимум было лет десять тогда.

Ещё вчера жизнь казалась скучной, но внутри теплилась надежда на лучшее, а на следующий день она превратилась в настоящий ад из боли, криков, стонов и смерти… смерти… Смерти!

Смерти!

Смерти!

И я не мог от неё сбежать.

За каждым поворотом, в каждом доме, за каждым деревом, в каждой тени прятался отец с плотоядной улыбкой на лице и огромным тесаком в руке, который он мог пустить в ход в любой момент. И пустил бы с огромным удовольствием.

Однажды отец сказал мне: «Я не убийца, сынок. Я… просто создаю истории. Простые истории, понимаешь? Дело в том, что истории несут в себе смерть. Приятную и тёплую смерть… Разве я не прав, а? Конечно, прав, сынок! Смерть – это лучшее, что есть у человека! Это не отличает нас от животных, не придаёт нам могущества и не заполняет кошельки хрустящими купюрами, но это заставляет нас жить, заставляет нас радоваться, когда кого-то другого постигает смерть. Убивать приятно. Могущественно. Убийство делает нас богами!».
Я не мог найти смысла в его словах, но они пугали. Когда я понимал, что отец гордится тем, что делает, что и я постепенно становлюсь таким же, мне хотелось умереть.

Подружиться со своим соседом и ровесником Андреем и парочкой других детей я не мог. Боялся. Казалось, что в любое мгновение появится отец и убьёт их всех только за то, что они со мной заговорили. А у меня ведь были «дела»… Да и дети избегали меня. Когда ребёнок лет с восьми начинает убивать, на его лице редко появляется улыбка, и вообще он не излучает позитивную энергию, которая делает его привлекательным. Я скорее излучал негативную энергию. Тёмную. Точно… Не хватало только, чтобы цветы вяли после того, как я пройду рядом с ними.

Моим единственным другом стал дневник. Сначала затея вести собственный дневник показалась мне глупой, но когда я впервые описал на бумаге все свои чувства, стало легче. Я начал описывать всё то, что заставлял делать меня отец, описывал своё эмоциональное состояние на тот момент, представлял, как отца посадят в тюрьму на пожизненный срок и ко мне вернётся нормальная обычная жизнь без убийств и постоянного страха.

Мне часто хотелось показать дневник маме, чтобы она разобралась со всем, чтобы она помогла мне выбраться из той глубокой ямы, наполненной кровью, куда меня скинул отец, чтобы она вернула из бездн ада мою душу, чтобы она вернула мою прежнюю жизнь… Но перед глазами сразу же возникал образ небритого мужчины с лохматой копной чёрных волос, с ядовитой улыбкой на лице, в клетчатой рубахе с длинными рукавами, в старых спортивных штанах с дыркой на коленке и в коричневых изношенных сандалиях. А в правой руке мужчина держал огромный тесак, который через секунду вспарывал живот матери, а потом вонзался ей прямо в голову.

После таких видений дневник маме показывать совсем не хотелось.

И снова тупик.

Никуда не деться.

Отчаяние свергает с престола надежду и уже хочется хоть головой пробить преграду, выбраться из тупика и всё изменить, но…

… не хватает сил. Отчаяние – трутень. Ты стараешься каждую секунду, борешься, а в итоге оно высасывает из тебя всё, оставляя лишь пустоту и вонь отходов.

Тупик…

И есть лишь один выход.

Это подчинение.

Я подчинялся, потому что не мог ничего другого сделать. Я брал нож, находил животное и убивал. Брал нож, находил животное и убивал. Нож, животное и убийство. Заученная схема.
Отец научил прятать настоящую сущность так глубоко, чтобы никто не был в состоянии до неё добраться. Мне не нужно даже было прикладывать каких-либо усилий, чтобы врать. Я играл свою роль и все вокруг верили, что так и должно быть. До сих пор все верят. Конечно, роль заурядного и скучного человека – это далеко не самое интересное, что есть в жизни, но это помогает выжить. Если хочешь спрятаться у всех на виду – сделай вид, что ты очередной уставший серый призрак. Люди верят в это. Люди хотят этого, поэтому никаких проблем не возникнет. Серости приятно в серости. Не выделяйся. Но если ты хочешь, чтобы тебя уничтожили, сожрали заживо, то сделай что-нибудь незаурядное.

Единственным человеком, который иногда подозревал что-то неладное, была моя мама. Она иногда замечала, что я переигрываю, пытаюсь быть слишком уж обычным. Но когда она начинала задавать «ненужные вопросы», тут же появлялся отец, забивающей ей голову пустой болтовнёй. А потом он уводил её в спальню.

В эти моменты я чувствовал себя наиболее уязвимым, потому что переживал за маму. Я прекрасно знал, чем и почему они там занимаются, и мне хотелось это остановить. Я представлял, как отец гладит маму руками, которыми душил котят, отрубал голову собакам, вспарывал брюхо курицам, сжигал гусей, – и меня пробирала ненависть и отвращение. Но я ничего не мог изменить. Впрочем, как и обычно.

Со временем прятаться я стал по-иному. Быть обыденным – это хороший способ, но можно легко переиграть и сесть в лужу, чего я никак не мог допустить, поэтому пришлось выработать новую тактику. Я перестал претворяться…

Звучит слишком странно, я понимаю, но так оно и было.

Я просто перестал претворяться. Стал самим собой.

Нет, я не бегал по улице деревни и не кричал, что нам с папой нечем заняться, поэтому мы потрошим животных налево и направо. Окружающим всегда казалось, что я немного странный – я подарил им возможность утвердиться в своей правоте. Я начал полностью избегать людей, ни с кем не разговаривал, ходил угрюмый, не играл в игрушки, как все дети, одевался в тёмную одежду и всё своё свободное время проводил в комнате с книгой. И постоянно чего-то боялся, постоянно о чём-то думал…

Всем это нравилось, кроме моей мамы. Отцу сначала тоже не понравилось это поведение, потому что оно привлекало лишнее внимание. Но потом он понял, что привлекая внимание, это поведение так же и ослабляло бдительность окружающих. Они полностью зацикливались на моей «странности», придумывали разные небылицы, поэтому и не замечали, чем я занимался в действительности. Им и не нужнп была действительность – выдумок хватало сполна.

Отец даже похвалил меня за изобретательность, но это не та похвала, которая дарит радость. От этой похвалы мурашки бежали по телу. Разве детей нужно хвалить за то, что они грамотно скрывают свою истинную сущность? Разве детей нужно хвалить за лицемерие? Разве детей нужно доводить до такой жизни?! Вряд ли…

Подобную тактику конспирации я использую и по сей день.

Ни жена, ни дети, разумеется, не знают, чем я занимаюсь в действительности. Они думают, что я типичный офисный работник, проводящий большую часть своей жизни, сидя за компьютером в тесном кабинете с кактусом на столе и кучей бумаг. Про своё прошлое я им тоже наврал. Пришлось рассказать печальную байку о том, что вырос я в другом городе, а сюда переехал после смерти родителей, которые трагически погибли в автокатастрофе. В их машину влетел уснувший дальнобойщик. Родителей хоронили в закрытых гробах…

Грустно.

Именно поэтому я рассказал такую историю. Грусть – творит чудеса. Они охотно поверили в эту историю и приняли меня со всеми моими странностями. Знаете, иногда у меня возникает такое чувство, что, расскажи я им свою настоящую историю, они ни за что не поверят, потому что в ней слишком много грязи. Легче поверить в чистый трагизм, так как вера в него приносит удовлетворение.

Больше я им ни о чём не врал.

Помните мою тактику?.. Отлично. Я всё так же одевался во всё тёмное, даже если на улице стояла страшная жара. Всё так же избегал людей, предпочитая общению книги и покой. Всё так же носил длинные волосы, слушал тяжёлую музыку и с отвращением смотрел на мир. Мне даже не нужно было врать, когда я приходил домой уставший и злой. Они понимали, что это из-за работы. И всё действительно из-за работы. Но только не из-за тех вымышленных офисных посиделок, а из-за убийств. Но вдаваться в подробности – это лишняя трата времен, разве нет?..

Думаю, мне необходимо сказать, что убивать мне никогда не нравилось и не нравится сейчас. Многие люди считают, что убийцы получают некий кайф, когда прерывают своим жертвам жизнь. Может оно и так. Не знаю. Никогда не общался с убийцами. У нас нет своего клуба, нет странички «Вконтакте», мы не проводим семинары по специальности и не делимся впечатлениями о работе в «Твиттере».

Я никогда не был этаким «Дремлющим Демоном Декстером». Да я и не всегда плохих людей убивал. Если мне заказывали вальнуть священника и платили хорошие деньги – я убивал священника так же, как и насильника, и вора, и убийцу. Никаких эмоций, никакого наслаждения. Просто очередной рабочий труп. Ничего святого.

Одно лишь отвращение.

А убивал и убиваю я лишь из-за необходимости. Сначала заставлял отец. Он превратил меня в чудовище, он научил меня убивать, но не научил забивать гвозди, чинить машины или играть на гитаре. Я больше ничего не умел и не умею, поэтому деньги я стал зарабатывать убийствами.

Я мог бы научиться чему-нибудь другому, но, когда всю жизнь занимаешься одним делом, когда это «дело» становится твоей жизнью, то уже тяжело всё бросить, забыть прошлое и стать новым человеком. Я пытался, но ничего не вышло.

НИ-ЧЕ-ГО!!!

Пришлось в очередной раз смириться. Отец гордился бы мной. Он боготворил смерть и уважал людей, которые дарят её другим людям или животным. В какой-то степени он даже был альтруистом – бескорыстно дарил всем вокруг смерть. Хороший парень. Про таких надо сюжеты по телевизору показывать.

Так, ладно, мы отвлеклись, вернёмся ко мне и к моему прошлому.

Всё покатилось к чертям собачьим, когда мама впервые увидела отца в крови. Он тогда только пришёл с «дела» и направлялся в сарай, чтобы положить оружие и переодеться, но навстречу ему вышла мама. Видели бы вы её лицо в тот момент. Казалось, что в любое мгновение она закричит от испуга или… засмеётся. Это безумно, но… Чёрт!.. У неё было такое выражение лица, словно она не совсем понимала, что видит перед собой и как на это реагировать. Ну знаете, как иногда бывает, когда не знаешь, что лучше: смеяться или плакать.

Но когда ступор прошёл, на отца посыпалась куча вопросов. Он ненавидел вопросы. Больше вопросов он ненавидел только женские сериалы, реалити-шоу и жареные пельмени. Долбаный дилетант, если честно.

Он что-то придумал, как-то выкрутился, но это не сильно ему помогло. Мама начала пристальней за ним наблюдать, что значило: она перестала ему доверять, что-то заподозрила, и ей захотелось со всем этим разобраться. Сперва я обрадовался и захотел ей помочь, но все хорошенько обдумав, решил не торопить события.

Боже, да мне просто всё ещё было страшно! Даже, наверное, страшнее, чем раньше!
Мама не знала, с каким человеком живёт, на что этот человек способен и чем этот человек занимается, пока она ему дерьмо от трусов отстирывает! Я переживал за неё… Боялся, что когда она узнает всю правду, отцовские руки больше не будут гладить её тело… Они будут забирать её жизнь вместе с моей последней надеждой, которая то вспыхивала, то потухала…
Я молчал, тем самым оберегая маму. Каждый раз, когда она хотела проследить за отцом, я отвлекал её, позволяя этому ублюдку потешить своё больное естество. Я до сих пор не знаю, поступал ли я тогда правильно. Защищая маму, я обрекал на мучительную смерть животных. Много животных. Это, наверное, смешно, но жизнь животных стояла у меня наравне с человеческой. Когда я убивал всех этих кошек, собак, кур, гусей, я представлял, что передо мной человек. Мне этого не хотелось, но моему воображению было наплевать. Я смотрел в эти маленькие глаза, в которых таилась боль, отчаяние и страх, а видел перед собой человеческие лица… Женщины, дети, мужчины, старики… Люди… А потом я понимал, что убиваю не животных и не людей. Я убиваю свою человечность. От этой мысли становилось легче. С некоторых пор я перестал себя жалеть.

Всё изменилось, когда я впервые забрал жизнь человека…

Чёрт, я опять отвлёкся…

Думаю, у каждого из вас был в жизни момент, когда становилось невыносимо удерживать в себе какую-либо тайну, когда хочется всё рассказать, уничтожив тайну, превратив её в общедоступную информацию. После этого наступает облегчение, потому что вы уже не несёте никакой ответственности. Это чертовски приятное чувство, правда?

Правда. Я точно это знаю.

Мне хотелось защитить маму – оставить её в неведении, но мне не хватило сил, чтобы удержать в себе наш с отцом страшный секрет. Всё рушилось на глазах; монстры, подосланные совестью, вылезали из самых потаённых глубин сознания, неся за собой Тайну. Она сопротивлялась, но её попытки были заведомо обречены на провал. Монстры совести превосходили Тайну и числом, и силой.

В тот день отец с соседом уехали в город за покупками, а я положил свой дневник на кровать мамы, сказал, что в спальне её ждёт кое-что интересное и ушёл гулять в лес, терзая себя воспоминаниями о каждом убитом животном. Тогда я специально вспоминал все эти кошмары. Зачем?.. Не знаю. Наверное, пытался этим хоть как-то очиститься от той грязи, в которую меня окунул отец и не удосужился вымыть.

Домой я вернулся часа через два.

В какое-то мгновение мне захотелось убежать навсегда, чтобы не видеть ни маму, ни отца. Я боялся прочесть в глазах мамы ненависть ко мне, боялся, что она не поймёт, не поверит, а подумает, что я сошёл с ума. Взрослые редко верят детям. Они считают, что ребёнок всегда не прав, что либо он не так всё понял, либо всё выдумал.

Но мама поверила…

Она неподвижно сидела на кровати, на которой я оставил дневник, и смотрела в окно заплаканными глазами. Разорванный дневник лежал у неё на коленях. Она теребила пальцами листочки и всхлипывала.

Я позвал её, но она даже не дёрнулась, словно и не слышала ничего, будто спряталась где-то в глубине себя, где нет психопата мужа, убийцы-ребёнка и этого проклятого дневника, на страницах которого расположился её разрушенный мир. Вряд ли она когда-либо мечтала о подобном будущем. Я думаю, что она о таком и помыслить не могла.

Но реальность всегда не похожа на наши мечты. Зачастую реальность – это антипод нашим мечтам. Как бы вы ни старались, в жизни далеко не всё будет так, как захотите вы. Я не хотел никого убивать, я не хотел становиться наёмным убийцей, я хотел простого скучного деревенского детства… Однако реальности было нужно совершенно иное. Она добилась своего, разрушив все мечты, которые у меня были, и которые у меня могли бы быть.

Я стоял перед кроватью и без конца повторял: «Мама, прости… мама, прости… мама, прости… мама, прости…». Сначала она никак не реагировала, но потом медленно убрала обрывки дневника со своих коленей, встала с кровати, подошла ко мне и…

– Мама, прости… Я… я не хотел убивать… Я никогда не хотел убивать… Меня папа заставил… Честно… Прости, мама… Он заставил меня убивать их… Я не хотел, а он меня не слушал…

Я заплакал, а мама меня обняла. Она сказал только:

– Больше этого не повторится, сынок.

После этого она отпустила меня и ушла в подвал. Я простоял где-то минуту, вытирая слёзы, а потом пошёл за ней.

***
В деревню я приехал ближе к вечеру, когда спала жара. Дорога меня вымотала, но я не собирался отдыхать, потому что никогда не любил здесь подолгу задерживаться. Нужно было только разобраться с незнакомцем, который ошивался у моего дома. И всё. А потом останется только заскочить в «шевроле Tahoe» и уехать обратно в город.

Элементарно.

В деревню я приезжал каждый месяц и убирался в доме. Хотя мог позволить себе нанять уборщицу, которая так же приезжала бы раз в месяц и вычищала бы весь дом. Почему-то меня это не устраивало. Казалось, что уборщица может наткнуться на что-то, чего ей не нужно видеть, чего она не должна видеть вообще. Да, я боялся, что чужой человек может докопаться до моего настоящего прошлого, о котором, из живых людей, знал только я. О котором и должен был знать только я.

Вы можете спросить, почему я не проверил весь дом на наличие «смертельных тайн» и не продал его кому-нибудь? И на этот вопрос я не смогу дать вразумительный ответ. С тех самых пор, когда отец впервые заставил меня убить, я ненавижу это место. Каждый раз, когда я открываю двери дома, на меня наваливаются все эти жуткие воспоминания, все эти пережитые страдания и прочее дерьмо, которое любого человека может сломать. Кроме меня. Я только из-за всех этих воспоминаний и страданий, наверное, дом не продал. В какой-то степени, кошмары моего прошлого мне дороги, в какой-то степени, я боюсь, что, дом может рассказать о своём прошлом новым хозяевам, в какой-то степени, я хочу, чтобы это проклятое место постоянно напоминало мне о том, кто я…

Всё это странно, но… Я не могу никуда от этого деться. Хотя я этого, наверное, даже и не хочу. Я настолько привык к ужасам, что без них буду чувствовать себя неуютно. Какое-то сумасшествие, правда?

Перед тем, как отправиться в дом, я зашёл к Андрею. Он сидел на лавочке перед своим огородом и пил чай. Это был низкий мужчина с абсолютно круглым лицом, на котором расположились большие карие глаза и огромный сломанный нос. На его лысине играли солнечные блики, а по красной шее тёк пот. Одет Андрей был в рванные и грязные спортивные штаны, длинную клетчатую рубашку с подвёрнутыми рукавами и дырявые башмаки. Типичный деревенский житель, который всю свою жизнь пытается вырваться в город, предполагая, что там он сможет хоть чего-то добиться. Обожаю, когда люди заблуждаются и страдают от этого. Но, к моему сожалению, мечты Андрея о жизни в городе дальше его фантазий не пошли, поэтому он и не страдал.

– Привет, Андрей, – произнёс я, подходя к лавке.
– Ух, твою ж мать! – воскликнул мужчина и дёрнулся, разлив чай на штаны. – Блин! Ты меня напугал до чёртиков!
– Извини, я не хотел, – безразлично произнёс я.
– Конечно… да… Ладно, здорово. Быстро ты это… прикатил-то сюда. Даже странно.
– Ну да. Нужно узнать, что этому незнакомцу нужно.
– Хрена лысого ему! Вот, что ему нужно!
– Передам ему твоё предложение, – усмехнулся я. – Как давно этот человек появился в деревне?
– Да чёрт его знает! Я тут пахаю от заката до рассвета, поэтому, некогда всяких проходимцев высматривать. Ну, я его заметил где-то с неделю назад. Вроде того.
– И что он просто ходит вокруг дома и всё?
– Да. Что-то вынюхивает, гад ползучий. Каждый день скотина приезжает и ходит-бродит здесь всё… Не в своём уме он, что ли…
– А ты не знаешь, не заходил ли он внутрь?
– Нет, конечно! Я бы его сразу же лопатой огрел по башке! Не хрена на чужое добро зариться!
– А ты не подходил к нему, не разговаривал?
– Нет. Он ручонки свои не распускал, а только пялился на твой дом и всё. Я за ним только присматривал. Хрен моржовый… Задолбал он уже каждый день сюда приператься и кружить вокруг твоего дома, вот и решил тебе позвонить.
– Это ты правильно сделал, – сказал я и похлопал его по плечу. Здесь все так делали, если хотели проявить уважение. Нет, я не уважал этого мелкого, грязного и малограмотного идиота, просто решил, что ничего страшного не случится, если я его похлопаю по плечу. Он улыбнулся. – Лучше бы ты, конечно, сразу мне позвонил, но и так неплохо. Спасибо.
– Да не спасибкуй ты. Нормально всё. Я, знаешь, чужаков не люблю. Постоянно они воду мутят, а потом из-за них геморрой возникает. Ну их всех в задницу!
– Да, туда их всех, – усмехнулся я. – Сегодня он был здесь?
– Кто?.. А, чёрт!.. Да! Был-был, козлина. Опять кружил-кружил, а потом я пошёл домой водички попить, выхожу, а его и нет нигде. Вот такие дела. Может, свалил куда, хрен его знает.
– Ладно, спасибо. Пойду там осмотрюсь.
– Да, давай. Если что, это… зови… Ну там… если что, в общем. Да.
– Конечно, Андрей, конечно. Счастливо.
– Удачи.

Я ушёл.

Разговор оказался бессмысленным и дал мало информации, хотя от Андрея я большего и не ожидал, поэтому это только моя вина, что я потратил на него время, заранее зная результат разговора. Все люди порой ошибаются и поступают глупо. Хоть я и монстр, но во мне есть и нечто человеческое. Где-то глубоко-глубоко. Там, где хранится моё недолгое счастливое детство, наполненное… простотой. Чёрт, как же не хватает простоты!

А вот и мой любимый домик в деревне. Все стоит. Жаль. У меня нет сил ни продать его, ни разрушить, но я пущусь в пляс, если кто-нибудь за меня сотрёт с лица земли это проклятое место. Думаю, в аду этот домик смотрелся бы весьма гармонично.

Я осмотрелся вокруг.

Незнакомца нигде не было видно. Так же я заметил, что вокруг не было никакого транспорта. Либо этот мужчина жил где-то неподалёку и добирался до моего дома пешком, либо своё средство передвижения он оставлял в другом месте для подстраховки. Это разумный ход, ведь по одному лишь номеру машины, я смог бы узнать об этом человеке всё… Твою мать, может он знает, кто я, поэтому спрятал свою машину или что у него там, куда-нибудь подальше, чтобы я не смог вычислить его раньше времени?!

О, нет! Нужно успокоиться. Паранойя вернулась, но её нужно прогнать обратно. Она мешает работать. Она мешает жить!

Нужно всего лишь успокоиться.

Даже если этот незнакомец знает что-то, чего ему знать не следует, у меня есть глок, который с лёгкостью устранит эту проблему. Потом, правда, будет немного возни, но это не так уж и страшно.

А если этого человека сюда кто-то послал? Тогда его смерть вызовет много…
Хватит! Опять та же самая песня! Это всё паранойя. Она хочет мне помешать. Но у неё ничего не выйдет. Ничего!

Я стоял перед входом в дом и дрожал. Дрожал не от холода, на улице стояла страшная жара. Я дрожал от боязни неизвестности и от предвкушения. Странно. Я боялся этого незнакомца, боялся узнать причину его любопытства к моему дому, боялся узнать, что ему про меня известно, но в то же время я жаждал встречи с ним, жаждал знакомства, разговора и правды… Нет! Не так. Не правды. Правда у каждого своя. Мне нужны были факты. Так будет вернее. Факты и никакой правды.

В этот раз дверь открыть оказалось страшнее, чем раньше. Я приехал не убираться (хотя с какой стороны на это посмотреть), приехал раньше, чем должен был… Это могло разрушить привычные для меня «законы». Нарушать покой этого дома я мог лишь раз в месяц, а иначе… А что иначе? Я не знал. И не мог знать, потому что никогда не посещал дом больше раза в месяц.

Господи, да я нервничал!

Я – холоднокровный наёмный убийца, занимающийся своим промыслом с ранних лет, нервничал! Мои ладони вспотели, сердцебиение участилось, я тяжело дышал и боялся прикоснуться к ручке двери.

– Я точно тебе мозги выпущу, сраный ты незнакомец! – пробубнил я.

Я злился.

Чёрт возьми, я вообще забыл, что такое злиться! Как это и по какой причине делается?

Я не мог вспомнить, но злился.

Я хотел убить незнакомца. Хотел убить его по-настоящему, понимаете? Мне никогда не нравилось убивать, я никогда не получал от этого удовольствия, но тогда… Я хотел смерти! Хотел приставить дуло «глока» к виску незнакомого мужчины и нажать на курок.

Рука дёрнулась. Я даже не заметил, как это произошло. Дверь со скрипом открылась, и на меня обрушились воспоминания. Только в этот раз они были страшнее обычного, и их было слишком много.

***
В подвале, кроме тусклой лампочки, нескольких коробок с разным барахлом и банок с соленьями больше ничего не было. Возможно, где-то пряталось пару крыс и тараканов, но я их не видел. А хотелось бы… Бред, правда? Они такие отвратительные, немного даже пугающие. Когда видишь эти существа, их хочется либо убить, либо выкинуть. Я такой же отвратительный. От тараканов и крыс я отличаюсь лишь внешними признаками, но это не столь существенно. Я выгляжу как человек, а что может быть отвратительней? Глядя на себя в зеркало, у меня одно желание – убить этого поганого монстра, прячущегося в теле ребёнка. У окружающих подобные желания, только менее кровожадные, наверное. Поэтому среди людей я чувствовал себя неуютно. Хотя это относится не ко всем людям. Если у человека были какие-то внешние уродства, то он мог вполне стать моим другом.

Мама стояла спиной к двери, ведущей в подвал, и смотрела на пол. В руке она вертела большой кухонный нож, которым сегодня утром разрезала мясо для обеда. Когда я вошёл, она даже не шелохнулось, но произнесла:

– Давно отец заставляет тебя это делать? – Голос её был пугающе спокойным, будто она спрашивала, как мне спалось сегодня ночью. Я ещё раз взглянул на нож и глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь, которая мне мешала говорить.
– Да… мама… давно… – ответил я. Мама перестала вертеть нож и повернулась ко мне.
Я готов был завопить от страха, но мамин взгляд меня остановил. В её прекрасных зелёных глазах застыло безразличие. Мне даже показалось, что они потеряли свою яркость и стали серее. Раньше такого никогда не было. Даже, когда она меня ругала, в её взгляде всегда была материнская любовь и теплота, а тогда, в этом сыром подвале, она смотрела на меня так, будто видела перед собой совершенно постороннего ей человека.
– Ясно. Почему ты не рассказал мне про это раньше? Почему ты не рассказал мне про это сразу? – произнесла она с нажимом и сделала шаг вперёд.

Я отошёл назад.

Внутри всё бурлило. Казалось, что через несколько секунд я взорвусь от всех этих переживаний, догадок и предположений. Мама впервые напугала меня. Я всегда искал в ней утешение после «дел» с отцом. Порой для успокоения хватало одного её слова или взгляда…

Всё изменилось.

Зачем она спустилась в подвал? Зачем ей был нужен нож? Зачем она задавала все эти вопросы? Почему она с таким безразличием смотрела на меня? Что она замыслила? Почему она так пугала?..

Все эти вопросы метались в голове, круша всё на своём пути. Им нужны были ответы, которых я не мог дать. Их это злило, поэтому они захотели меня уничтожить. Им нужно было приложить совсем немного усилий. Страх и так практически всего меня уничтожил.

Мама сделала ещё один шаг вперёд.

Я закричал.

Крик просто вырвался из моего рта и повис в воздухе. А мама всё так же безразлично смотрела на меня.

– Почему ты мне ничего не рассказал?
– Не знаю, ма… Я боялся… Отец он… Я боялся, что он причинит тебе боль… Он угрожал мне… Говорил, что прикончит тебя, если я хоть что-нибудь расскажу…
– И ты продолжал убивать по его приказу?
– Да.

Мама засмеялась.

Из её глаз потекли слёзы, но она продолжала смеяться, не отрывая взгляда от меня. Я хотел спросить её, почему она смеётся, но страх сковал горло. Я не мог говорить, не мог двигаться, не мог плакать… ничего не мог. Мог лишь смотреть на маму, на то, как безумно она смеётся, держа в руке кухонный нож.

Её смех бил по ушам.

Я сморщился, зажмурился и зажал руками уши.

Мне не страшно…

Мне не страшно…

Мне не страшно…

Я повторял про себя эти слова, но они не помогали.

– Хватит! – закричал я. – Перестань смеяться! Пожалуйста! Мне страшно, мама! Мне страшно! Хватит смеяться! Я тебя умоляю! Помоги мне, мама! Мне страшно! Почему ты так себя ведёшь?! Зачем тебе нож?! Мама! Я боюсь!

Бешеный поток слов. Крики. Слёзы всё-таки потекли из моих глаз, я смог двигаться, поэтому подбежал к маме и обнял её так крепко, как никогда ещё не обнимал. В какой-то степени мне даже полегчало от всех этих криков, но они не достигли своей первоначальной цели…
Мама оттолкнула меня и подняла перед собой нож.

– Мам… Что это… Что ты делаешь?.. – Я знал, что она делает, но не хотел верить в это. Я надеялся, что я не прав и вскоре весь этот кошмар закончится, но…
… он только начался.
– Ты… ты… монстр! – крикнула мама и бросилась на меня.

***
Я вошёл внутрь и захлопнул за собой дверь. Всё было как раньше: слишком мрачно, слишком тихо, слишком пусто, слишком пыльно и слишком страшно. От воспоминаний разболелась голова, но в определённой степени я был этому рад. Когда я чувствую боль, мне гораздо легче переносить воспоминания о детстве, потому что мозг не полностью на них сосредотачивается. Он пытается ещё уделить внимание и боли.

Хотя в этот раз голова разболелась слишком сильно.

Чёрт, паршивый день!..

Осмотрев всё перед собой, я не заметил никаких признаков пребывания незнакомца. Правда, это ещё не показатель. Если он был здесь, то мог действовать аккуратно, предусмотрительно. Не все же, когда вламываются в чужой дом, начинают топтаться и крушить всё вокруг. Всё зависит от причины их проникновения.

Я прошёл в зал.

Всё та же мебель, всё так же стоит, всё такая же пыльная и мёртвая. Это место с каждой секундой всё сильнее и сильнее вызывало у меня отвращение, но я старался не обращать на это внимание, ведь мне нужно было здесь разобраться…

А зачем?

Давно пора уничтожить этот дом к чёртовой матери!

Этот дом – моя единственная слабость. Моя ахиллесова пята. Здесь любая пылинка, любая мошка может рассказать обо мне страшную правду. Здесь всё может превратить мою и без того не самую светлую реальность в грёбаное царство кромешной тьмы и могильной вони. Это место меня медленно убивает.

Но с другой стороны, дом – часть меня. Не самая лучшая, добрая, светлая и перспективная, но, если её уничтожить, я могу погибнуть.

Что же тогда остаётся делать?

Ничего. Как всегда.

Господи, в этот раз находиться здесь сложнее. Кажется, я стремительно теряю рассудок. Чокнуться – не самая радужная перспектива, хоть иногда это и спасает жизнь.
Снова не в ту степь! Нужно успокоиться и осмотреть дом! Вдруг всё-таки этот незнакомец проникал сюда и оставил какие-либо следы, которые смогут рассказать мне о нём практически всё. Всё, что мне нужно. Его мировоззрение и эстетические предпочтения меня совершенно не интересуют.

В зале я ничего необычного не заметил, поэтому поднялся на второй этаж. Там была спальня. Раньше на большой двуспальной кровати спали родители, а я спал рядом на раскладушке.
По телу пробежал колючий холодок.

Почему-то мне стало не по себе от мысли, что лишь в этой комнате всегда царило спокойствие. Здесь никто никогда не претворялся нормальным, здесь никто никогда не убивал. Здесь люди спали, погружались в мир своего подсознания, где могли творить всё что угодно, ничего не опасаясь.

Самое тихое, спокойное и страшное место во всём доме.

В этой комнате тоже не было ничего странного. Всё, как и прежде: двуспальная кровать, по бокам кровати тумбочки, на которых стоят ночники, рядом раскладушка, а недалеко от раскладушки шкаф с бельём. Ничего не изменилось с моего последнего посещения дома. Забавно… Если говорить точнее, то ничего не изменилось с того самого момента, как я перестал в нём жить, а это случилось в детстве.

– Может, незнакомец и не проникал внутрь? – произнёс я.

«Да, точно. А может, ты и не убивал вовсе? Тебе это показалось».

– Может быть…

Я спустился вниз. Осмотрелся ещё раз и захотел выстрелить из «глока» себе в голову.
Не знаю, из-за всех ли этих переживаний и воспоминаний или ещё из-за чего, но я сперва не заметил, что дверь в подвал открыта и там горит свет. Какая бы ни была причина у моей невнимательности, ей всё равно нет прощения. Моя профессия обязывает замечать даже самые мелкие и, на первый взгляд, незначительные детали. От этого зависит моя жизнь.

– Твою мать… – прошептал я, снял «глок» с предохранители и начал спускаться в подвал.

***
Я отскочил в сторону и задел ногой банки с соленьями. Они разбились, и по полу растёкся рассол.

– Почему?! – крикнул я, но мама на это никак не прореагировала. Она снова подняла перед собой нож и кинулась на меня. Я отпрыгнул назад, но приземлившись, поскользнулся на рассоле и упал, больно ударившись спиной.
– Ты не должен был стать таким… – тихо, почти шёпотом, произнесла мама. – Так не должно быть… Нет…
– Но я же не виноват! Это всё отец! Он меня заставлял! Я не хотел! – кричал я и медленно, на локтях, полз к двери. В моей голове не было чёткого плана, я не знал, что сделаю, если выберусь из дома, не знал, что скажу людям, не знал, куда побегу…

Мне было ужасно страшно. Даже боль прошла. Не физическая. Боль где-то внутри меня. Моя родная мать хотела меня убить, но я испытывал лишь страх. Ничего больше. С одной стороны, это придавало сил, но с другой – ужасало.

Куда делась любовь?

Неужели она всегда пропадает так быстро и незаметно?

– Ты не виноват, – продолжила мама, – но ты не должен жить… не должен убивать… не должен знать, каково это, не должен… не должен…

Она не закончила. Закричала и полоснула ножом мне по ноге. Лезвие вошло глубоко, поэтому крови было много. На удивление я не закричал и даже боли не почувствовал, а быстро вскочил на ноги и толкнул мать в живот.

– Это не честно! – крикнул я и бросился к лестнице, но мама схватила меня за волосы и повалила на пол. Я пытался вырваться, но она так сильно прижала меня рукой, что было тяжело дышать.
– Мама, пожалуйста, не надо!

Наверное, она уже и не слушала меня вовсе. Её некогда тёплый и любящий взгляд превратился в холодное стекло, в котором отражался мой страх. Её ласковые и нежные руки не гладили меня, а пытались убить. Может, это вообще была не моя мама?.. Может, она умерла ещё тогда, когда прочитала дневник?.. Может, это всего лишь навсего её двойник?.. Злой двойник.

– Прости меня, – сказала мама, поднимая окровавленный нож над моим лицом.

В этот момент страх ушёл. Всё вокруг изменилось. Это только воображение, но тогда мне показалось, словно реальность исказилась на самом деле. К полу меня прижимала больше не мама, а какое-то плачущее чудовище с огромными лапами, лежал я не на полу, а на кучке трупов самых разных животных…

Я не испугался. Вообще никакие эмоции во мне не пробудились.

Я ударил чудовище в лицо и выбил из его лапы нож, который отлетел к коробкам, потом поднялся на ноги и сделал шаг, но дальше уйти не смог. Боль в раненой ноге дала о себе знать.

Чудовище что-то произнесло и дико завизжало.

Через страшную боль я всё-таки добрался до ножа, подобрал его, повернулся, но не успел ничего сделать, потому что чудовище схватило меня за шкибот и ударило спиной о стенку. Я еле-еле удержал нож в руках.

– Прости… – услышал я искажённый голос матери и со всей силы ударил ножом чудовище в голову. Лезвие вошло полностью.

Когда я упал на пол и осознал, что произошло, всё вернулось на свои места. Не было ни чудовища, ни мёртвых животных… Была лишь мама с ножом в голове и мой безумный крик, переполненный болью и отчаянием.

Я убил свою мать. Возможно, моё подсознание специально исказило реальность, чтобы мне казалось, будто я убил чудовище. Так или иначе, но я вогнал нож в голову матери и… этого не изменить. Тогда я впервые убил человека, который ни в чём не был виноват, которого я любил, который… от меня отвернулся…

***
Казалось бы и здесь всё без изменений: всё то же маленькое тёмное помещение с запахом сырости в воздухе и притаившимися где-то тараканами и крысами. Но, к сожалению, изменения были.

Посреди подвала стоял стол. Понятия не имею, откуда он мог взяться, потому что в моём доме такого стола не было. Выходит, что незнакомец принёс его с собой? Идиотизм какой-то. Но это ещё не самое странное. Возле стола стояло два старых потрёпанных гроба, заляпанных в грязи, а на самом столе лежал один, совершенно новый гроб.

Думаете, мне стало не по себе? Думаете, я испугался? Думаете, я судорожно огляделся вокруг и стал дышать чаще? Думаете, у меня возникло непреодолимое желание подняться наверх, а потом выйти на улицу и глотнуть свежего воздуха?

Нет.

Я просто был в шоке. Не мог понять, что происходит и зачем все эти гробы здесь стоят.
Мою голову уже не занимали мысли о незнакомце. Теперь в ней поселилось безумное неведение.

«Что мне с ними делать?» – сказал я про себя.

– Не знаю, – произнёс я вслух.

«Может, лучше их осмотреть?».

– Может быть…

Я подошёл к столу, положил на него «глок» и медленно поднял крышку с одного из старых гробов. Внутри лежали чьи-то останки. Я ощупал изнутри весь гроб, но не нашёл ничего интересного.

«Чьи это кости? Зачем они здесь? Может, это чья-то дурная шутка? Кто-то хотел меня испугать? Но зачем?» – не мог я понять.

– В любом случае, испугать меня не получилось, – усмехнулся я и открыл крышку другого старого гроба. Снова кости и снова ничего интересного.

Никаких ответов. Одни лишь вопросы, вопросы, вопросы… До бесконечности. От этого хотелось кричать и стрелять. Хотелось, чтобы было громко. Хотелось выть от неопределённости, от неведения, от непонимания.

Третий – новенький гроб. Остался только он один. Я поднял крышку, заглянул внутрь и со всей силы ударил по нему рукой. Почему? Да потому, что внутри было пусто! Ни одного грёбаного ответа!

– Что здесь происходит?! – закричал я.

Мной овладел мимолётный приступ ярости. Я столкнул новый гроб на пол, перевернул старые гробы…

Гроб…

Гробы…

Боже, как же уже тошнит от этого слова.

«Не было смысла сюда приезжать. Только всё испортил. Опять вспомнил детство, опять страдал, а смысл?.. Ни с чем так и не разобрался. Только потерял самоконтроль, а это плохо. Ужасно! Да, я должен быть богом сраного спокойствия!».

Нервы.

– Надо уезжать отсюда. Быстрее.

Я собрался подняться наверх, покинуть этот проклятый дом раз и навсегда, сесть в свою машину, забрать семью и уехать куда-нибудь подальше, где ничто не сможет мне напомнить о прошлом, напомнить о том, кем я являюсь на самом деле, но не успел. Если бы на несколько минут раньше ко мне пришла такая решительность, то, возможно, всё бы кончилось положительно. Но я опоздал…

У лестницы, ведущей из подвала, стоял незнакомец. В руках он держал пистолет, направленный мне в голову.

– Привет, – сказал он и облизнул губы.

***
Слишком тихо, чтобы чувствовать себя уютно. В такой тишине кажется, что страх сидит напротив. Сидит, смотрит на тебя, покачивает ногой, грызёт зубочистку и периодически усмехается, словно ему на ум приходит нечто чертовски остроумное. А ты сидишь и думаешь, что через мгновение эта пугающая тишина взорвётся и чересчур спокойный мир превратится в царство хаоса. Ты боишься этого, но… ждёшь. Ждёшь с нетерпением и надеждой.

Тишина превращает тебя в охотника, правда? Когда вокруг громко и суетливо, ты понимаешь, что всё в порядке, что так и должно быть, но когда наступает тишина, когда любой слабенький звук превращается в невыносимый грохот, в тебе просыпается Хайд, готовый защищать твои тёмненькие тайны, твои страшные пороки.

Слишком тихо.

Самое время выйти из-за кулис весёленькому парню в дурацкой бейсболке, который скажет, что эта сцена отснята и подмигнёт тебе так, словно каждые выходные вы собираетесь семьями и выезжаете на шашлыки, где отлыниваете от работы и обсуждаете любовниц.
Но никакой парень не появляется и по-прежнему слишком тихо.

Я сидел в углу и держал в руках окровавленный нож. В нескольких шагах от меня лежал труп матери. Мне с трудом верилось, что я действительно всадил в неё нож и убил, что она уже никогда не поднимется с кровати и не спросит, как мне спалось. Почему-то я не чувствовал боли в душе, не слышал противной болтовни совести, не мог заплакать, не мог застонать… не мог страдать. А я хотел всего этого. Меня пугало то холоднокровие, с которым я смотрел на труп матери. Никаких эмоций, никакого сожаления. Я превратился в монстра? Или так всё и должно быть? Может, после того, как ты убиваешь собственную маму, такое поведение вполне нормально? Интересно, как бы прокомментировали эту ситуацию все те придурки из родительских комитетов?

Что произошло?

Слишком тихо, чтобы сосредоточиться и дать вразумительный ответ.

Кажется, ещё вчера я совсем невинно лицемерил своему соседу Андрюхе, а сегодня уже думаю, как можно незаметно избавиться от тела. Время не стоит на месте, правда? Взрослые стареют, дети взрослеют и убивают своих родителей. В прямом или переносном смысле. Как хотите. Но это так. Время не стоит.

Я услышал, как захлопнулась входная дверь.

Чёрт, а я ведь совсем забыл о своём отце. Из-за него вся моя жизнь превратилась в проходной триллер, а я совсем о нём забыл. Это ведь странно, да? По идее я должен был запаниковать, но… нет. Я оставался совершенно спокойным.

Поднялся на ноги, крепче сжал рукоять ножа и позвал отца:

– Пап! Пойди сюда, пожалуйста! Я в подвале! Пап!

Я затаился около двери и приготовил нож для точного удара.

Мне хотелось, чтобы появилось волнение, чтобы сердце забилось чаще, дыхание участилось и ладони покрылись потом, потому что в подобной ситуации это было бы нормальной реакцией. Но я был абсолютно спокоен, как будто собирался поговорить с отцом о футболе, а не убить его.

Слишком тихо.

Слишком тихо.

Но вот отец спускается в подвал, слышится его хриплое дыхание, шелест одежды, скрип старых деревянных ступенек и тишина теряет своё могущество.

Хм, а жаль.

Отец остановился в проходе и издал какой-то странный звук, когда увидел тело мамы. Его глаза стали шире, руки затряслись, а на лице расплылась улыбка. Он был похож на сумасшедшего, чья заветная мечта, наконец, сбылась.

В голове пронеслась мысль, что всё так и было задумано, что отец учил и заставлял меня убивать ради того, чтобы рано или поздно я избавил его от этой сварливой суки, которую он иногда называл женой, которой постоянно врал, которую ненавидел. Впервые за долгие годы в его взгляде я увидел благодарность и счастье. Извращённое, отвратительное, но счастье. Этот вонючий мудак всегда хотел, чтобы я убил маму… чтобы я освободил его… чтобы я принёс ему… принёс ему это… счастье…

Мне хотелось спросить, почему он улыбается, но отвращение пересилило любопытство, и я всадил ему нож в живот.

Из его рта вырвался крик.

Я вытащил нож из тела и ударил им отцу в горло. Потом в грудь. Потом в пах. Потом в лицо.
Отец упал на пол, а я… А я смог, наконец, заплакать, застонать, почувствовать боль в душе и испытать страдания.

От этого стало легче и свободнее, хоть и ненадолго. Это потом до меня дошло, что случилось, и я понял, что моё будущее навсегда испорчено, что моё человеческое я уничтожено, и что всю дальнейшую жизнь я буду убивать, врать и страдать.

Я прорыдал несколько часов, а потом взял нож, вложил его в руку отца, вышел на улицу, нашёл ближайшего человека и попросил его, чтобы он срочно собрал всех людей в деревне…
Жители были в настоящем шоке. Я рассказал им трагическую историю про отца-социопата, который окончательно свихнулся и стал размахивать ножом. Сначала он убил мою маму, потом накинулся на меня, но удача повернулась к нему спиной, и я смог себя защитить. Как ни странно, но все поверили в этот бред, отправили меня в городской приют и окрестили дом, в котором я жил, проклятым.

А потом… А потом я стал убивать людей. Сначала для того, чтобы заполнить пустоту в душе, а потом ради денег.

***
Ничего не изменилось. Жизнь не продвинулась ни на йоту после того рокового дня. Я всё тот же маленький мальчик, потерявший всё и получивший взамен бесконечную пустоту. Прошло много лет, я лишился девственности, послушал рок-н-ролл, несколько раз напился, курнул травки, разочаровался в людях, завёл семью и убил несколько десятков человек, невинных и виновных, но ничего не изменилось.

Время не стоит на месте?

Чёрт его знает…

– Как дела? – спросил незнакомец и сделал шаг вперёд.

Я никогда раньше не встречал этого человека, поэтому понятия не имел, почему он направил на меня пистолет.

– Да просто великолепно! – Иронизируя, я сохранял спокойствие. Паника ни к чему, она может только всё испортить. Хотя и так уже всё ужасно.

Глядя на мужчину, я понял, что сюда он пришёл не разговаривать. Он пришёл убить меня. И решимость его была непоколебима. Что бы он ни говорил, цель у него одна, и он не успокоится, пока не сдохну я… или он. Мне даже не было интересно, почему он хотел меня прикончить. Это странно?.. Я не знаю. Я думал лишь о том, как можно выкрутиться из этой ситуации.

– Превосходно, – сказал незнакомец. – Очень хорошо. А мне здесь, – он огляделся вокруг, – немного неуютно: слишком мрачно, слишком тихо и печально.

Интересно, он врал или нет? В любом случае, я был с ним полностью согласен – не самое приятное место.

– Ты кто такой и что здесь вообще происходит? – спросил я и шагнул вперёд. Я хотел сделать это плавно, расслабленно, но вышло наоборот.
– Тише-тише, ковбой! – воскликнул он и пригрозил пистолетом, будто напоминал, что держит меня за яйца. – Не дёргайся, прошу тебя. Понимаешь, я хочу сделать всё правильно, как и задумывал.
– Ты о чём?
– О тебе и о твоей смерти.
Я оказался прав. Хм, почему-то облегчения это не принесло.
– Ты собрался меня убить? – спокойно произнёс я, будто спрашивал у прохожего который час.
– Да, – так же спокойно ответил он. – Видишь ли, ты сильно накосячил, и эта ошибка не даёт мне покоя, мне совершенно не нравится такой расклад, понимаешь?
– Нет.
– Этого я и ожидал, но ничего…

Я не боялся. Как тогда, когда отец спускался в подвал, где лежала убитая мной мама. Страху просто не нашлось во мне места. Пустота вытеснила всё… абсолютно всё. С одной стороны, это помогало сосредоточиться мне на незнакомце, но с другой – отдаляло от реальности, а это плохо сочеталось с той ситуацией, в которой я оказался.

Твою мать…

Куда я дел «глок»?!

Я посмотрел назад.

– Эй, приятель, давай-ка прекращай это! – крикнул мужчина, тряся пистолетом.

«Глок» лежал на столе, но это никак не могло мне помочь, потому что незнакомец пристально за мной наблюдал. Одно резкое движение – и во мне появится дырка. А может и парочка дырок. Я не успею схватить пистолет и выстрелить первым.

Перспективы не слишком радужные, но отчаяние не появлялось. С прагматической точки зрения – это хорошо, но… Чёрт, но ведь нормальные люди в подобной ситуации боятся, отчаиваются, кричат, плачут… Что там ещё?..

Я наёмный убийца.

– В чём же заключается моя ошибка? – Чем дольше он говорит, тем больше у меня времени придумать план спасения.

К чёрту план! Нужно схватить пушку и выстрелить! У него нет такой реакции, как у меня! Я профессиональный убийца, зарабатываю этим на жизнь, поэтому справлюсь!..

Чушь! Нужно действовать аккуратно и обдумано. Иначе…

– Всё элементарно. Мой брат, бизнесмен, однажды нанял тебя, чтобы ты кого-то завалил из конкурирующей компании. Ты прекрасно справился с работой, тебе заплатили бабки и всё в шоколаде. Но потом кто-то из конкурирующей компании нанял тебя, чтобы ты завалил моего брата… – Он выдержал паузу и впервые посмотрел на меня с ненавистью. – Ты выполнил работу, и тебе заплатили бабки. Так уж вышло, что я любил своего брата, узнал о том, что его убили, и кто его убил. Понимаешь, к чему я клоню?

Тусклая лампочка слабо освещала помещение, поэтому можно было попробовать незаметно дотянуться рукой до пистолета. Не может же незнакомец видеть сквозь тело, верно?.. Но это всё равно слишком рискованно.

Больше ничего не остаётся же!

Я вспомнил, как всадил нож в горло матери. У меня разболелась голова. Голос мужчины стал раздражать, но я пытался оставаться холоднокровным.

– Месть, – сказал я. Незнакомец усмехнулся и опустил голову, я в этот момент занёс правую руку за спину и потянулся к пистолету. Несколько секунд и этот самодовольный ублюдок будет мёртв…

Я вспомнил счастливый взгляд отца, и как изменилось его лицо, когда я по самую рукоять вогнал нож ему в живот. Он хорошо меня воспитал, хорошо научил забирать жизни. Он мог бы гордиться.

– Да… Месть. Весьма прозаично. Всё слишком просто, банально и…
–… скучно, – закончил я за него, нащупал пистолет, схватил его и направил в сторону мужчины…

Столько людей погибло от моих рук. Смерть превратилась в рутину. Это нормально. Когда делаешь что-то постоянно, это всегда становится обыденностью. После того, как я убил своих родителей, мне не приходило в голову, что семьям тех, кого я убивал, может быть больно, что они будут страдать. Иногда, когда я шёл по улице, мне казалось, что прохожие убивают друг друга. Они не стреляют, не режут, не душат, не топят, не поджигают… Нет!..

Они просто… Не замечают друг друга.

Чем я хуже них?

Почему за ними не охотится полиция? Почему им никто не мстит?

– Дурак ты, – произнёс незнакомец и выстрелил в меня.

Я не успел.

Думаете, мне стало страшно? Нет. Я лишь подумал, что теперь моей семье придётся обходиться без меня, но в этом нет ничего особенного. Я ведь обошёлся без своих родителей. Это тяжело, но никто и не обещал, что будет легко, правда?
Незнакомец выстрелил ещё раз.

Ничего не изменилось. С того дня, как я умер, жизнь не продвинулась ни на йоту. Я зарезал своих родителей, но свою жизнь спасти так и не смог. Не знаю, убил ли меня отец, или мама, или я сам, но в тот день моя жизнь закончилось. Что же было потом? Что же происходит сейчас?

Иллюзия.

Видимость жизни.

С тех пор ничего не изменилось. Семья погибла, время остановилось, но страшные воспоминания остались в доме, который не мог отпустить призраков в мир иной. Он заставлял их страдать, чтобы они искупали свои грехи…

Когда мужчина выстрелил в третий раз, тьма уже практически поглотила меня.
Забавно, но я и тогда не испытывал никаких эмоций.

Я кукла?..

***
Мужчина положил тело в новый гроб и накрыл его крышкой.

– Вот и вся семейка в сборе, – усмехнувшись, сказал он и начал поливать подвал бензином. Закончив с этим, он подошёл к выходу, обернулся и кинул спичку. Пламя мгновенно охватило гробы и весело затрещало. Языки огня устроили какие-то символические танцы, притягивающие взгляд.
– Где родился, там и пригодился, – напоследок бросил мужчина и ушёл.

Огонь пожирал смерть, очищая это проклятое место от всех тех страшных пороков, которые пропитали собой воздух и стены. Долгие годы этот дом хранил страшные тайны, которые следовало бы похоронить вместе с той несчастной семьёй, которая здесь жила… которая здесь умерла.

Но всё равно ничего не изменилось.

КОНЕЦ.
Май-Август 2011 года. Орёл.
Никита Андреев.