. Нищий.
Стремительные, обильные потоки дождевой воды, бурля и клокоча, неслись по древним улицам Старого Порто. Сточных решетки мостовых, едва не захлёбываясь, с трудом пропускали избыток упавшей с небес влаги. Если бы не они, то улицы и переулки города превратились бы в подобие знаменитых венецианских каналов. Пролетая над северной столицей Португалии, свинцовые тучи цеплялись своим траурным одеянием за шпили башен и крутые кровли старых домов. И, разрывая свои саваны, роняли слезы горести и печали на зонты снующих в провалах улиц прохожих.
И хотя, согласно башенным часам, только-только наступил полдень, город оказался погруженный в тусклый и тревожный предвечерний полумрак.
И невольно чудилось, что светлый, ясный день убежал от страшной непогоды и ненастья.
Несмотря на такую кошмарную, мерзопакостную погоду, толпа посетителей широким потоком вливалась в настежь распахнутые двери громадного торгового центра. В преддверии Рождества гипермаркет был заботливо украшен искусственной хвоей, всевозможными украшениями и разнообразными гирляндами, причудливо переливающимися всеми цветами радуги. В толпе покупателей суетились веселые и жизнерадостные Пай Наталы. Они кокетливо заигрывали с детворой и призывали посетителей поскорее расстаться с отяжеляющими их карманы деньгами. (Прим. Пай Натал - португальский аналог Деда Мороза)
Этот кипучий праздник жизни омрачала скорбная фигура цыганки, сидевшей на грязной подстилке под карнизом здания у самого парадного входа. Она держала на руках безмятежно спящего кучерявого мальчонку быть может трех-четырех лет отроду. А рядышком с ней тихо примостилась печальная девчушка не старше шести лет с невероятно огромными заплаканными глазищами. Старая цыганка отрешенно покачивалась взад-вперед, что-то заунывно и тягуче напевая. Перед ней на засаленном полосатом коврике лежала небольшая горка мелких медных монет. Иногда из людского потока появлялась щедрая рука, и очередная монета падала на широкий подол юбки нищенки. А иногда и хрустящая банкнота, словно осенний желтый лист, плавно опадала на тускло мерцающую кучку разменной мелочи. Крупные монеты и купюры цыганка ловким незаметным движением смахивала с подстилки, и они исчезали в недрах бесчисленных складок ее необъятной юбки.
Поток посетителей, врываясь в двери торгового центра, мгновенно разбивался на множество мелких ручейков. Одни покупатели устремлялись по эскалаторам вверх, другие - вниз, а иные растекались по многочисленным ложам обширного нулевого уровня. (Прим. Loja - магазин. порт.) Я невольно вспомнил кадры из старого культового советского кинофильма «Ленин в Октябре». Зрелище, наблюдаемое мной, разительно напоминало штурм Зимнего дворца, только без гулких выстрелов и отчаянных криков оголтелых революционеров «Ура!» Люди с таким энтузиазмом, азартом и остервенением тратили деньги, будто завтра непременно наступит Всемирный потоп или грянет жесткая конфискационная денежная реформа. И все многолетние сбережения и накопления честных португальских граждан в мгновение ока обратятся в пыль, прах и тлен. Хотя, по всей вероятности, причина такого ажиотажного потребительского спроса была вполне тривиальной. С первого января Португалия, как и большинство стран Объединенной Европы, переходила на наличное евро. (Прим. Действие происходит в конце декабря 2001 г.)
После получасового блуждания по переполненным ложам и бутикам, я понял, что чувствовал крестьянский депутат съезда большевиков, заблудившийся в лабиринтах многолюдного Смольного института. Голова просто раскалывалась, невыносимо гудела и, в буквальном смысле избитого выражения, шла кругом. Лица и силуэты покупателей стали заметно расплываться и терять привычные формы, размеры и очертания. Знак WC со стрелкой влево возник, как спасательный круг, перед обессиленным пловцом, утопающем в кипящем и беснующемся людском море.
Я нырнул из душного многолюдного коридора в животворную прохладу царства кафеля, зеркал, писсуаров и умывальников.
У стены, с прикрепленными к ней шедеврами мировой сантехники, неподвижно застыл детина двухметрового роста. В нем я без особого труда распознал почетного гражданина Тернополя и его окрестностей Степана Андреевича Тягнибеду, тем более, что стоял он ко мне в пол-оборота. На его лице запечатлелось печально-отрешенное выражение человека, который внезапно вспомнил старенькую мать у покосившейся избушки и забытое Богом село, где он провел свое беззаботное босоногое детство. Но вот на лоб гиганта набежали глубокие морщины, глаза сузились. И он стал похож на профессора математики, который даже в таком прозаическом месте продолжает решать в уме очень сложное математическое уравнение.
Степан задумчиво отошел от писсуара. И ему в след мелодично зажурчала всеочищающая проточная влага. Степан резко остановился, изумленно оглянулся, снова подошел к уринолу и внимательно осмотрел это удивительное чудо сантехники. (Прим. Уринол – писсуар. Порт.) Затем он снова медленно отошел в сторону. В уриноле вновь, журча, побежала весёлая струйка кристально-чистой живой водицы. Это озадачило Степана до невозможности. Он склонился у писсуара и стал скрупулезно исследовать это парадоксальное паранормальное явление. Исполин уподобился Дарвину или Гумбольдту, которые столкнулись в девственных тропических лесах с ранее неизвестной науке формой жизни.
Посетители туалета ошеломлённо смотрели на великана, согнувшегося пополам у белоснежной фарфоровой раковины. А Степан, присев на корточки, приблизил свое лицо к сантехническому прибору так близко, будто собирался испить студеной водицы из целебного карпатского источника. Какой-то сердобольный пожилой гражданин сочувственно склонился к сидящему на корточках гиганту и поинтересовался, как тот себя чувствует, и не надо ли ему вызвать врача. Но Степан, не обращая внимания на озабоченность присутствующих, повторил свой маневр: отошел от писсуара, и хрустальный ручеек возродился в глянцевых недрах уринола вновь. И тут Степан разразился неудержимым звонким детским смехом, чего трудно было ожидать от такого внушительного на вид мужчины.
- Вот, черти! - весело отреагировал он. - Чего только не придумают проклятые буржуи, чтобы завлечь состоятельного покупателя! Особенно на Натал!
(Прим. Натал – Рождество. порт.)
Посетителей туалета словно ветром сдуло, а Степан продолжал сновать туда-сюда возле удивительного уринола, изумляясь извращенной изобретательности алчных капиталистов. Его просто умиляло, что отпала необходимости дергать за какую-нибудь ручку или нажимать какой-либо клавиш. Не знаю, существует ли в Португалии скорая психиатрическая помощь, да и не очень, честно говоря, хочу знать. Поэтому я быстро ретировался из опасного для психического здоровья злачного места.
У входа в заведение стояли две группы озабочено галдящих мужчин. Одну составляли граждане только что покинувшие храм удовлетворения естественных потребностей, другую - господа, жаждущие приобщиться к святыням отхожего места. Между ними шла оживленная беседа, сопровождаемая интенсивной жестикуляцией и поясняющими телодвижениями. Сеньоры из второй группы, явно потрясенные рассказами очевидцев, не решались открыть заветную дверь, хотя многие уже переминались с ноги на ногу, а некоторые даже пританцовывали. Наконец, один парень, у которого избыточная влага уже начала капать из глаз, хлопнув себя ладонью по лбу, радостно воскликнул:
- Этажом ниже есть точно такой же туалет!
Страждущие в один миг сорвались с места, словно спринтеры, услышавшие выстрел стартового пистолета. Можно было подумать, что победителя внизу ждет умопомрачительная премия в виде рождественской поездки на Гавайи, Мальдивы или Таити.
Я вышел в огромный холл, где посредине красовалась грандиозная синтетическая ель, упирающаяся верхушкой в стеклянный купол здания. Все-таки не умеют португальцы наряжать новогоднюю елку! Украшения были какими-то тусклыми и однообразными, да и дизайнер, наряжавший Рождественское Древо, по-видимому, не имел в душе искры творческого вдохновения.
Пробираясь сквозь толпу к выходу, я задавался зудящим и не дающим покоя вопросом. Что это - каверзы судьбы или злой рок сталкивает меня уже в четвертый раз в десятимиллионной стране с одним и тем же странным человеком? А ведь прошло всего каких-то полтора года с тех пор, как я повстречался с тернопольским исполином в первый раз. Я не горел особым желанием обогатить себя общением с косноязычным и бестолковым Степаном. Но, в то же время, меня мучило жгучее любопытство: как он устроился, чем занимается и что с ним произошло за восемнадцать прошедших месяцев. Я в нерешительности остановился у входа в гипермаркет. Дождь утих, и только мелкая морось зависла в холодном декабрьском воздухе.
Народу на улице было столько, как в былые времена на Крещатике во время праздничной Первомайской демонстрации. Хорошо ещё, что проезжая часть была закрыта для всех видов транспорта. Иначе бесчисленные посетители торговых заведений не смогли бы разминуться и попросту передавили бы друг друга.
Нищенка все так же заунывно причитала на грязной подстилке, бездумно покачиваясь метрономом то взад, то вперед. Из людского потока неожиданно вынырнул тощий, узкоплечий, нескладный парень лет восемнадцати в довольно-таки потертой старомодной шляпе. Его жиденькая курчавая бороденка абсолютно не гармонировала с кустистыми и сросшимися на переносице чёрными бровями. Цыганка мгновенно вышла из транса и выдала увесистый подзатыльник беззаботно спящему на ее руках мальчишке. Тот мгновенно проснулся, без тени обиды вскочил на ноги - и сразу как будто подрос, став на глазах на пару-тройку лет старше. Девочка с огромными печальными глазами юрко сгребла мелкие монеты с коврика в цветастую сумку предводительницы нищенствующего семейства.
Конечно, смена караула у Кремлевской стены гораздо более зрелищна, торжественна и напыщенна. Но смена этого необычного караула была куда более трогательной, задушевной и человечной. Юноша встал перед цыганкой как бы по стойке «смирно», только почтительно склонив голову и прижав снятую шляпу к груди. Цыганчата выстроились слева и справа от атаманши и застыли, будто восковые изваяния из прославленного музея мадам Тюссо. Я не расслышал, что цыганка говорила своему преемнику, но глухие слова были поучительными, вескими и проникновенными. Часы на башне пробили час дня, и цыганка, круто развернувшись, мерно зашагала прочь от оставшегося на боевом посту «гвардейца». Каждый ее тяжелый чеканный шаг отдавал глухим металлическим перезвоном. Казалось, средневековый рыцарь шествовал в полном ратном облачении, звеня кольцами кольчуги и смертоносным боевым оружием. По бокам цыганки, словно преданные оруженосцы, мелко семенили её верные спутники: мальчик и девочка.
Вдруг из складок юбки цыганки вывалились две серебристые монеты и звонко брякнули на брусчатую мостовую. Девочка прытко нагнулась, ловко выловила монеты и крепко зажала их в своем маленьком кулачке. Цыганка медленно и сурово повернула голову в сторону девочки и монеты быстро перекочевали в недра ее необъятной пестрой юбки.
Оставшись один, парень свершил, по моему мнению, настоящий подвиг, если учесть нынешнюю холодную и промозглую погоду. Он сбросил теплую верхнюю куртку, аккуратно сложил ее у стены и прикрыл грязной подстилкой цыганки. Отважный юноша остался в одной безрукавке на голое тело и в рванных затасканных летних джинсах. Затем парень взъерошил свои густые кудри и жиденькую бороденку, ссутулился, вытянул шляпу вперед на оголенной правой руке и мгновенно превратился в жалкого попрошайку-бродягу.
Его стратегия добывания денег была абсолютно иной, чем у более опытной, но грузной и неповоротливой атаманши. Цепким колючим взором он выискивал во входящем потоке покупателей «жертву» и стремительно бросался за нею, заискивающе склоняясь и жалостливо повизгивая. Пробежав метров 10-20 и получив желанную монету, он мгновенно находил «цель» в выходящем потоке и прытко семенил за ней в обратном направлении. Меня поразила неординарная интуиция, с которой парень выбирал субъект домогательства. Не одна его «ходка» не оставалась без достойного денежного вознаграждения. Он деловито сновал туда-сюда, словно американский космический челнок «Челленджер», постепенно наполняя свою шляпу звонкой, полновесной монетой.
Тут в распахнутых дверях торгового центра появился Степан, будто Илья Муромец среди «тати поганой». Он двигался впротивоход входящему потоку посетителей, распихивая их вправо и влево, словно ледокол «Сибирь» заснеженные торосы бескрайней Арктики. Выбравшись наружу, Степан приложил широкую ладонь ко лбу, будто безжалостное солнце пустыни слепило его ясные очи, и внимательно осмотрел подозрительные близлежащие окрестности. Остановив свой зоркий взгляд на моей неприметной особе, великан твердо и решительно направился в мою сторону. Подойдя вплотную, он задумчиво поднял глаза к небу и, экая и запинаясь, обратился непосредственно ко мне:
- У сеньор! Э...Э...Э... Онде фика... фика... Э... У сентру кумерсиал... Э...Э....Э...? (Прим. «Где находится торговый центр?» порт.)
Неожиданно он опустил свои серо-голубые глаза и удивленно сам у себя поинтересовался:
- А на кой фик он мне нужен?
- И действительно! - бескомпромиссно подтвердил я. - Там нет ничего достойного твоего внимания. Тем более, что ты только-только оттуда вышел.
Степан остолбенел, словно громом пораженный. Он ошеломленно уставился на меня, будто ангел небесный средь бела дня сошел к нему с заоблачных высот и бесцеремонно поинтересовался, как раб Божий Степан выполняет заветы Господни, и много ли нагрешил за последнее время. Минуты две он заворожено, не мигая, смотрел на мою ухмыляющуюся физиономию. Но вот его глаза сверкнули радостным блеском, и он восторженно гаркнул во всю свою могучую глотку:
- Василий! Дружище!!! Ты ли это?!!
Толпа испуганно шарахнулась от широко раскинувшего руки исполина. А цыган, который имел несчастье как раз пробегать мимо нас, от неожиданности выронил свою драгоценную шляпу. И монеты со звоном раскатились по мокрой мостовой на все четыре стороны света. Глаза попрошайки зло, недобро сверкнули из-под кустистых бровей. С его уст сорвалось какое-то лихое, замысловатое проклятье. Он упал на колени и начал лихорадочно собирать ускользающую от него добычу.
А Степан, бросившись ко мне, заключил мое бренное тело в свои крепчайшие дружеские объятья. Вот тут-то я действительно пожалел, что имел неосторожность заговорить с двухметровым великаном. Дыхание мое перехватило, ребра затрещали, а глаза начали вылезать из орбит.
- Господи! - мелькнула в голове яркой вспышкой горькая мысль. - Почему я вчера не отправил домой заработанные мной деньги? Алене хватило б на первое время. И отчего я до сих пор так и не соблаговолил написать завещание?
В глазах потемнело.
- Отпусти, медведь косолапый! Задушишь! - прохрипел я из последних сил. Но не тут-то было! И в тот момент, когда я совершенно смирился с неизбежностью моей несвоевременной кончины, Степан ослабил хватку, отодвинул меня на расстояние вытянутых рук и недоверчиво спросил:
- Вась, а Вась! Это действительно ты?
- Нет, - с трудом просипел я, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. - Это всего лишь то, что от меня осталось.
- Н-у-у, Василий! - обиженно промычал Степан. - Мы ведь не виделись с тобой год и семь месяцев! И я действительно чертовски рад тебя видеть! А ты, как я вижу, стал значительно мускулистее и крепче! Я как-то сразу тебя и не признал!
Я мысленно возблагодарил Всевышнего за то, что стал мускулистее и крепче, иначе попросту бы не выжил после дружеских, богатырских объятий гиганта.
- Кстати, ты уже третий раз за последнее время почему-то упорно не признаешь мою скромную личность, - кое-как приходя в себя, проворчал я. - Мы уже встречались с тобой прошлой весной и летом. Лоб в лоб! Но ты почему-то не соизволил меня заметить.
- Не может быть!!! - возмущенно взревел Степан. - Так что ж ты сам сразу не признался!!!
И хлопнул меня своей лапищей сбоку по левому плечу. Я как теннисный мяч отлетел в сторону и с размаху врезался в попрошайку, который только-только закончил собирать деньги в шляпу и встал наконец-то с коленок. В какой-то момент трудно было разобрать, где кончаюсь я, и где начинается цыган. Я ухватился за бродягу обоими руками, как утопающий за соломинку, не то бы свалился на мокрые булыжники скользкой мостовой. Ручка зонтика, зажатая в моей руке, больно ударила попрошайку под локоть. Шляпа, бешено вращаясь, взлетела вверх, осыпая золотистым дождем монет головы недоумевающих прохожих.
Цыган дико взвизгнул, с трудом расцепил мои руки и, злобно рыча, отпихнул меня в сторону. Глаза его налились кровью, лицо перекосилось от звериной ярости. В руке бродяги появилась рукоятка, из которой с холодным металлическим щелчком выскочило короткое сверкающее лезвие. Я медленно попятился назад, судорожно сжимая в правой руке ручку зонтика, готовясь как можно дороже продать мою скоротечную жизнь. Мышцы мои напряглись, как тугая, натянутая тетива лука.
Но тут нежданно, словно из-под земли, предо мной вырос грозный и несокрушимый Степан Тягнибеда. Он схватил бродягу за борта безрукавки и резко поднял его вверх, да так, что ноги цыгана конвульсивно задергались в полуметре от поверхности мостовой. Швы безрукавки предательски затрещали, но выдержали. Никогда мне еще не приходилось видеть, чтобы выражение ярости на человеческом лице так быстро сменялось гримасой цепенящего, панического ужаса. Богатырь встряхнул попрошайку с такой неимоверной силой, что нож вывалился из его одеревеневших рук и с жалобным звуком брякнул о мостовую. Степан ловко носком ботинка 47-го размера подфутболил нож и тот, вращаясь волчком, улетел далеко-далеко в сторону. Ударившись о гранитный бордюр, нож отскочил и провалился между брусьями решетки водосточного люка. А гигант медленно приблизил свое суровое лицо к перекошенной физиономии бродяги и веско произнес:
- Спокойнее, парень! Наши уже в городе! Понял?
Не знаю, что понял попрошайка. Но он быстро-быстро закивал головою, жалобно завывая как собака, которой ненароком отдавили хвостик.
Степан бережно поставил цыгана на ноги, нагнувшись, подхватил валявшуюся под ногами широкополую шляпу и нахлобучил ее на голову горемычному. Затем гигант взялся обеими руками за полы шляпы и резко потянул их вниз. И, если б не врожденная лопоухость парня, то точно натянул бы головной убор по самые плечи бедняги. Цыган буквально взвыл от боли, хватаясь руками за покореженные уши. А Степан по-отечески возложил свою могучую длань на макушку нищего, плавным движением развернул его на 180 градусов и солидным пинком под зад со словами «Не греши!» выдал ему путевку в жизнь праведную и безгрешную.
Мы оглянулись. Вокруг нас стояла безмолвная толпа обывателей, и сотни настороженных глаз смотрели на наши скромные, но слишком уж примечательные персоны. Степан крепко схватил меня под руку, и мы быстро нырнули в самую гущу пестрой, многоликой толпы. Лавируя между бесчисленными прохожими, мы быстро уносили ноги подальше от сияющих витрин гостеприимного гипермаркета.
- Не хватало ещё, чтоб нас занесли в «Cadastro criminal» - процедил сквозь зубы озабоченный Степан. - Пойдем! Я знаю здесь одно тихое местечко, где можно неплохо поесть и выпить довольно-таки пристойного пива. (Прим. «Cadastro criminal» - список лиц, совершивших правонарушения. Иммигрантам, попавшим в список, отказывали в продлении визы.)
Мы шли по широким, украшенным гирляндами и символами грядущего Рождества улицам города. Из-за серых облаков выглянуло робкое декабрьское солнышко и коснулось своими ласковыми лучами наших изборождённых невзгодами и печалями лиц. И тепло животворных лучей, глубоко проникая в наши тела, будто очищало грешные души от скверны, гнили и накипи прожитых лет. Даже не верилось, что всего лишь час назад город утопал в бурной пучине обильных дождевых вод. Казалось, все бури, горести и напасти остались где-то там - далеко-далеко позади. И с Рождеством в нашу серую и угрюмую жизнь войдут радость, благополучие, спокойствие и достаток. И впредь уже никто и ничто не омрачит нашего светлого и прекрасного будущего.

Отредактировано Василий Шарлаимов (2012-11-19 01:36:53)